Предложение нравится. Потом разговор перетекает в тему казарменной муштры.
Мне вспоминается картина. Горячий полдень на казарменном дворе. На плацу жара. Казармы как будто вымерли. Всё как будто спит. Слышны только упражнения барабанщиков, они где-то выстроились и упражняются, неуклюже, однообразно, отупляюще. Какой трезвон: полуденная жара, двор казармы и барабанные упражнения!
Окна казармы пустые и тёмные. Из некоторых вывешены сохнущие форменные брюки. Туда обращены нетерпеливые взгляды. В комнатах прохладно. –
О, её темнеющие, затхлые караулки с железными кроватями, клетчатыми кроватями, тумбочками и табуретами перед ними! Даже они могут стать пределом желаний; здесь во дворе они как будто даже удивительный отблеск родины, её помещения полные чада от затхлой извести, сна, дыма, одежды!
Качинский описывает её с красочностью и огромным волнением. Что бы мы дали, если бы могли вернуться назад. Потому что ни о чём большем мы уже совсем не отваживаемся помышлять – Ваш утренний инструктаж завтра утром – «как разбирается ружьё образца 98 года?» – ваш урок физкультуры после обеда – «Пианист выйти из строя. Направо. – Явиться на кухню для чистки картофеля». –
Мы наслаждаемся воспоминаниями. Вдруг Кропп смеётся и говорит: «Работа над пересадкой».
Это была излюбленная игра нашего отделения. Работа над пересадкой на вокзале. Чтобы наши отпускники не потерялись в городе, Химмельштоз тренировал переход с нами в казарме. Мы должны были учиться, чтобы взводу попасть через туннель к нужному поезду, как на работе. Кровати изображали собой туннель и каждый принимал стойку слева от него. Потом раздавалась команда: «Работа над пересадкой!», и как молния все проползали под кроватями на другую сторону. Так мы тренировались в течение часа. —
Между тем сбили немецкий аэроплан. Он падает вниз как комета с дымовым хвостом. Кропп проиграл на этом бутылку пива и мрачно считает деньги.
«Этот Химмельштоз, который как хороший почтальон скромнейший человек», говорю я после этого расстроенному Альберту, «Как может это только может быть, что, будучи унтерофицером, он такой живодёр?»
Вопрос оживляет Кроппа. «Это не только один Химмельштоз, так очень многие. Как только они получают галуны или саблю, они становятся другими людьми, как будто они обожрались бетоном.»
«Это делают погоны», догадываюсь я.
«Типа того», говорит Кат и разражается по этому случаю большой речью, «но причина в другом. Смотри, если ты держишь собаку на картошке, и ты кладёшь ей потом после этого кусок мяса, так она после этого несмотря на это схватит, потому что это заложено в её природе. И если ты человеку даёшь почувствовать власть, потом с ним будет то же самое; он после этого схватит. Это всё происходит само по себе, потому что человек СКАЧАТЬ