История российского блокбастера. Кино, память и любовь к Родине. Стивен Норрис
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу История российского блокбастера. Кино, память и любовь к Родине - Стивен Норрис страница 9

СКАЧАТЬ выше, нарративная структура фильма строится как популярная видеоигра и одновременно артикулирует желание советских времен: «Братья же сильнее, умнее и лучше всех… Мы этих американцев „догоним, перегоним“»45.

      «Брат» и «Брат-2» обозначили контуры истории блокбастера в нулевые годы. Балабанов объединил западные жанры, использовав компоненты гангстерского кино и сиквела, заимствованные из Голливуда, чтобы отвергнуть американскую культурную экспансию. Данила Багров живет в мире, отдалившемся от советского. Тем не менее он остается «русским», он ищет в магазинах российские товары, помогает своим русским братьям. Постсоветский мир Багрова раскрывает «созидательное разрушение»46, привнесенное капитализмом, например наплыв западной продукции, приучавшей потребителей к законам рынка и производству товаров по американским образцам, но рассчитанных именно на россиян. Данилу и его соотечественников беспокоит угроза разрушения «традиционной русской культуры» американским ширпотребом47.

      Решение этой проблемы, о чем я пишу в последующих главах, для огромного числа россиян заключалось в создании чего-то нового, что могло бы отвечать их патриотическому духу. В этих обстоятельствах к концу 1990‐х действенным культурным символом становится потребление: термины «наше», «отечественное», относившиеся к советскому производству до 1992 года, стали приобретать этнический и политический смысл, отсеивая все «чуждое»48.

      Этот патриотический тренд определил способ экранной репрезентации прошлого и то, какие смыслы извлекала из экранной памяти аудитория.

      Мир Данилы фиксировал поворот к «русской продукции», но вместе с тем наталкивал и публику, и кинематографистов на необходимость адаптировать западные жанры к российским обстоятельствам. Данила стал воплощением движения от патриотизма отчаяния, сосредоточенного на утратах и нигилистическом осмыслении постсоветской действительности, к патриотизму гордости, в котором россияне смогли бы вернуть самоуважение и по-иному взглянуть на свою историю. Решения, к которым приходит Данила, обозначают новый путь осмысления самого понятия «патриотизм» в постсоветской России.

      Патриотизм служил первоочередной ценностью, объединяющей советских граждан. Как указывает Стивен Лоувелл,

      осознание того, что СССР был крупнейшей мировой державой, что он достиг великих свершений (каких бы преступлений ни совершали на этом пути его лидеры), что он спас Европу от катастрофы фашизма… по-видимому служил действенной мировоззренческой основой дольше, чем это могло обеспечить что-то иное49.

      Фильмы Балабанова идеально иллюстрировали поиски новых смыслов вместо тех, которые ушли в прошлое вместе с коммунизмом. «Брат» показывал Россию, лишившуюся своих ценностей. Но к моменту выхода на экраны «Брата-2» российские политические партии и политические активисты начали апеллировать к «патриотизму», СКАЧАТЬ

<p>45</p>

Там же.

<p>46</p>

Cowen T. Creative Destruction: How Globalization is Changing the World’s Cultures. Princeton, N. J.: Princeton University Press, 2002. Ch. 4. Джозеф Шампетер обозначил это термином «креативная деструкция» (см.: Schumpeter J. Capitalism, Socialism and Democracy. New York: Harper, 1942, chapter 7). Шампетер описывает эволюционную природу капитализма и то, как капиталистический процесс всегда развивает внутри себя особые социальные и природные анклавы. Более того, Шампетер считает, что «фундаментальным импульсом, запускающим капиталистический мотор, являются новые потребительские товары, новые способы производства, новые рынки, новые формы индустриальной организации, которые он создает» (P. 82–83). Бесконечные мутации разрушают старые практики «креативной деструкции». На основе этой аргументации Коуэн объясняет возникновение глобального капитализма: он учитывает глобализацию как процесс гомогенизации, указывая, что она тоже создает новое из старого.

Моя же позиция базируется на следующей работе: Foley D. Adam’s Fallacy: A Guide to Economic Theology. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2006. Фоули считает, что широко распространенное, причем особенно среди экономистов, мнение, что экономическую сферу можно отделить от жизни, рассматриваемой как область личного интереса, руководства объективными законами, от общественной жизни, где преследование личных интересов имеет более сложный характер, – это мнение ошибочно. Отделение экономики от политики, общества и культуры носит в современной политэкономии фундаментальный характер. Я вслед за ним также считаю это разделение некорректным. На протяжении всей книги Фоули показывает, что лидеры современной экономической теории, начиная с Адама Смита и заканчивая Шампетером, выступают против этой точки зрения.

<p>47</p>

Подробнее о переутверждении постсоциалистических национальных идентификаций перед лицом глобализации см.: Blum D. National Identity and Globalization: Youth, State, and Society in Post-Soviet Eurasia. Cambridge: Cambridge University Press, 2007.

<p>48</p>

Humphrey. The Unmaking of Soviet Life. P. 63.

<p>49</p>

Lovell S. Destination in Doubt: Russia since 1989. London: Zed Books, 2006. P. 12. Книга Лоувелла дает лучший исторический обзор посткоммунистической России. Об истории России 1990‐х см.: Service R. Russia: Experiment with a People. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2003.