Я не смогла сказать это вслух. А он понял. Кивнул. И уточнять не стал.
– Если не она, то та, что до нее точно была ведьмой. Взгляни.
Снова вязь.
– Я не все понять могу, но вот эта часть, – палец Люта очерчивает круг, – встречается во многих мотивах украшений. Считается, что для крепости. Но зачем на печи?
– Для сохранения жара, – я вдруг поняла. – А это… это чтобы огонь не выбрался. И в стенах тоже, от огня.
Нет, узоры не стали понятны, просто… просто я вдруг почувствовала, какой из них и для чего надобен. И пожалуй, я бы смогла повторить.
Или создать свой?
Правильный.
Поэтому и ненаучные они, что нет правил, как и нет вовсе одинаковых. У каждой ведьмы своим выходит.
Комната одна. И две кровати. С высокими спинками да на пружинах. Они еще скрипели жутко, помню, когда ворочаешься. И провисали в центре. Мама под свой потом доски подкладывала. А мне на них было жестко.
Мне нравился скрип.
И что провисала эта сетка, особенно, если в кровать кирпич положить. Зачем? Понятия не имею. Но я одно время так, с кирпичом, обернутым в полотенце, и спала.
– Знаешь… я приезжала на кладбище, а не сюда… то есть после детдома как бы поехала, но… почему-то не вошла. Дом снаружи выглядел так, будто вот-вот развалится. А тут на самом деле и жить можно.
Вполне.
Пусть пол в кухне земляной и неровный, я помню, как мела его, пытаясь выцарапать из яминок мелкий сор. А здесь, в единственной комнате, одну стену которой занимает печь, пол дощатый и досочки скрипят. Туалета нет.
Ванны тоже.
Мама мыла меня в тазу, поливая сверху прохладной водой.
Воды тоже нет.
Мы ходили к колодцу, который там, во дворе.
Я огляделась.
– И пыли почти нет… немного паутины. За годы все должно было бы разрушиться.
– Не всегда, – Лют не спешил заходить, так и остался в дверях. – Раньше тоже умели использовать силу, пусть иначе, чем сейчас. Но бывает, что старые вещи выглядят так, будто их вчера сотворили.
– И почему… почему здесь ничего не тронули?
Подушки вот осели. Пуховые некогда, они были тяжелыми и огромными, но пух давно превратился в прах. Однако… здесь, в деревне, подушки – ценность, как и одеяла. Их должны были бы забрать из опустевшего дома. Но не тронули.
Из жалости к сироте? Что-то крепко сомневаюсь.
Одеяло… пуховое и большое. Мама принесла его откуда-то и, помню, это одеяло было легким, а еще невероятно жарким. За годы оно слежалось, превратилось в тонкую тряпочку. И ситец пододеяльника пожелтел. Но опять же, оно есть.
Как и покрывало.
И полка с книгами… да, не читать, но на растопку сгодились бы. Мебель старая, но добротная. А скатерть расшита васильками. Мамина работа. Я погладила эти цветы, мысленно попросив прощения за то, что так долго ехала.
– Возможно, войти не смогли? – предположил Лют. – Тут же заговор…
СКАЧАТЬ