Легат брезгливо взял его и спросил:
– От кого?
– Вольноотпущенник сказал, от Секста Клавдия.
– Хм… Ну ладно, ты свободен.
Манилий уселся за стол и развернул послание. Кровь прилила к его мясистым щекам.
«Публию Манилию желает здравствовать честный гражданин Рима. Вчера ночью я видел, как ты поджег дом. И чем при этом занимался. Позор тебе! Ты еще смеешь распускать грязные сплетни об Антонии и жене его друга. Но Фульвия, по крайней мере, человек, а не бездушное пламя.
Влюбись ты в мраморную статую или собственное отражение – все бы только посмеялись. А страсть к огню – вещь общественно опасная. Семья каменотеса вчера задохнулась в дыму. Ты не только не получишь должность квестора, но и лишишься жизни, если я сообщу караульным когортам.
Испугался? Правильно. Приготовь сто тысяч сестерциев и оставь их позади термополия Фиро не позднее восьмого часа вечера».
Манилий отшвырнул свиток, потом поспешно поднял его, скомкал и бросил в жаровню. Этого только не доставало! Какая-то сволочь пронюхала о его тайне и угрожает разрушить карьеру, репутацию – все, чем он дорожил.
«Сам виноват, – тут же отругал себя Манилий. – Расслабился. Слишком удачно все складывалось».
Действительно, пожары в военном лагере списали на британских варваров, а недавний поджог инсулы – на неизвестного психа. Он чувствовал, что в Риме заниматься подобными вещами опасно, но ничего не мог с собой поделать. Во вчерашнем пожаре, конечно, виновата Клавдия: она так чудесно пахла и разоделась в тонкий шелк, и даже взяла Манилия за руку…
Он не умел общаться с женщинами: язык сразу прилипал к небу, тело слабело, а в животе будто сражались муравьи. Не получалось поддерживать самый простой разговор, не говоря уже о физическом проявлении симпатии. Манилий пробовал обратиться к проституткам, но и они ему не помогли. Только огонь позволял выразить накопившиеся чувства. А с недавних пор он заметил, что крики сгорающих в пламени людей только увеличивают удовольствие… И вот, куда его привела страсть.
Но кто написал письмо? Неужели Клавдий? Старый прохвост, должно быть, заметил ожоги на его ладони или кресало за поясом или учуял несмываемый запах раданаки. Он потребовал сто тысяч сестерциев – ровно столько, сколько дал Цезарь. Манилий сам рассказал о деньгах на вчерашнем приеме. Ах, как же глупо! Но, погодите-ка, зачем Клавдию присылать раба от своего имени, а в письме подписываться «честным гражданином Рима»?
Непривычные к раздумью мозги Манилия варили очень медленно. Ему даже казалось, что он ощущает какое-то покалывание в черепе и скрип несмазанных жерновов. Он с сожалением посмотрел на полуистлевший папирус – не стоило жечь его сразу, надо было поразмыслить над текстом. Ну что ж, если он не в состоянии думать, то всегда может прибегнуть к инструкции, которую сам Цезарь составил для разведчиков.
– Эй, СКАЧАТЬ