Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848. И. С. Жиркевич

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ вторичного кризиса я не мог даже говорить от слабости, не помнил и не слыхал, что около меня делается. В это время не сходили у меня с ума мать и невеста, и думал, что они скажут, когда прочтут в газетах, что я исключен из списков умершим. Но молодость свое взяла, и я стал выздоравливать.

      Дней через пять после моего кризиса привезли в Лык товарища моего, поручика Стаховича,[207] который оставлен был на второй станции от Лыка больным тоже горячкой. При первом возвращении его к памяти он вспомнил, что и я нахожусь в Лык, желал, чтобы его перевели туда и положили бы со мной на одной квартире; он привез мне известие, что я 13 января произведен в штабс-капитаны. Когда меня оставили в Лыкове, при мне было около 100 рублей ассигнациями, и, покуда я был болен, лечивший меня доктор при военном госпитале Ханов ни за свои посещения, ни за прописываемые лекарства, которые отпускались из госпиталя, ничего не брал, и деньги были все целы; но когда я начал поправляться, то доктор присоветовал мне, для укрепления пить вино, и это скоро истощило мои финансы. Узнавши, что в Лыке оставлен по болезни обер-провиантмейстер гвардейского корпуса Гове,[208] я обратился к нему с запиской, и он прислал мне еще 100 рублей ассигнациями с тем, чтобы после удержать из моего жалованья. Когда привезли Стаховича, то на вопрос его, есть ли у меня деньги, я ему объявил, что имею 8 рублей серебром, а он мне сказал, что имеет 2 рубля серебром.

      Хотя я еще не вставал с постели, но уже говорил твердо; Стахович же был еще очень слаб, часто впадал в беспамятство, забывался, но, приходя в себя, всегда возобновлял разговор о деньгах, не зная, где достать оных. В Лыке кроме нас еще насчитывалось человек 11 гвардейских офицеров, оставшихся здесь по болезни, и, на наше счастье, никто не случился из числа их знающий немецкий язык лучше меня, хотя и я по-немецки едва-едва мог выпросить для себя необходимое. В одно утро входит к нам городской почтмейстер и просит меня, чтобы я объяснил ему и прочел ему бумагу на русском языке, поданную ему каким-то русским человеком; но он не знает ни кто он, ни чего требует. Взяв ее в руки, я увидал, что это подорожная, по которой какой-то хорунжий следует в Россию до Харькова, и что для него требуется пара лошадей. Когда я объяснил это почтмейстеру, аккуратный немец стал требовать, чтобы я сказал, кем подписана подорожная. По неясности подписи я долго не мог разобрать фамилию подписавшего и его звание, и это затруднило наши обоюдные объяснения. Нетерпеливый хорунжий с азартом вошел в комнату и малороссийским наречием закричал:

      – Ну, що вы там робите? Долго ли мне будет ожидать коней?

      Стахович в эту минуту только лишь пришел в память и слабым голосом просил меня узнать, кто этот малороссиянин и куда он едет. На сделанный ему от меня переспрос он отвечал, что он сам из-под Ромны, водил в армию лошадей, пожертвованных харьковским дворянством, а теперь едет в Харьков представить отчеты. Я, зная, что и Стахович сам Роменского уезда, спросил у хорунжего, не знает ли он в Ромнах кого-нибудь из Стаховичей.

      – А чи не ты ли тоже Стахович? – спросил меня малороссиянин.

      – Нет, – СКАЧАТЬ