Как Артём стал писателем. Андрей Арсланович Мансуров

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ было по хлипкой и полусгнившей деревянной лестнице. А когда смотришь сверху – там всегда царил жутковатый полумрак: ну ни дать ни взять – пещера с таинственными сокровищами!..

      На дне, имевшем в ширину побольше метра – как раз размах его пятилетних рук! – и правда: хранились разные интересные вещи. Ящики с тушёнкой, коробки со сгущённым молоком, коробки с запасными стаканами, чашками и тарелками: на которых ещё были нарисованы зелёной ядовитой краской Днепрогэс, и всякие серпы-молоты и рабочие-колхозницы – коробки картонные, и настолько сырые, что страшно в руки брать: вот-вот разлезутся!

      И, конечно, рядками, словно воины – бутылки с домашним квасом!

      Бабушка всегда по-особенному готовила его. Обжаривала крупные куски чёрного хлеба – он тогда был самым дешёвым, тринадцать копеек! – на открытом огне, в маленькой вертикальной цилиндрической печке, разложив в круглой алюминиевой ёмкости, с трубой-дымоходом посередине. После чего подрумяненные до коричневости куски заливала кипячёной водой в огромной эмалированной кастрюле, и вливала разведённый в стакане с водой кусище старинных, ещё «пивных», дрожжей. Накрывала марлей – от мух. Через два дня, когда всё перебраживало, жидкость золотистого цвета процеживали через ту же марлю в кастрюлю поменьше, а остатки разбухших сухарей выжимали, и отдавали «курям» – полдня после этого те были очень весёлые, и драчливые. А потом – сонные.

      Ну а квас разливали в тёмно-зелёные старинные бутылки из-под шампанского, в каждую кидали по пять кишмишинок, и через воронку сыпали столовую ложку сахара-песка. После чего затыкали «шампанской» же пробкой с проплавленной посередине канавкой, и завязывали проволокой, или шпагатом. И опускали вниз – дозревать при всегда царивших в погребе плюс семнадцати.

      Когда шпагат разрезали, пробка вылетала с таким замечательным хлопком!.. Только подставляй стакан под извергшуюся пенистую струю! (Поэтому бутылку всегда вначале ставили в глубокую тарелку: чтоб не убегало!) А самый кайф был, конечно, когда в стакане оказывалась вздувшаяся кишмишинка, которую надо было разгрызать, и ощущать, как восхитительные холодные пузырьки лопаются на языке…

      Однако, хоть и само предвкушение «вкушения» кваса вызывало прилив энтузиазма, и на языке уже ощущался кисло-сладкий обалденный вкус, лезть за очередной такой бутылкой всё равно было страшно: по всему периметру погреба, на высоте до метра над дном, имелись огромные чёрные дыры. И в них кто только не жил! И чёрные, противные жуки-вонючки, которых только тронь – получишь дымящийся заряд вони из поднятого кверху и направленного на тебя заднего торца брюшка! (Тогда Артём еще не выражался «политкорректно», и …опу так и называл – …опой.) И ядовито-оранжевые многоножки, с глянцевым отблёскиванием двадцатисантиметрового плавно извивающегося при движении тела, и мягко и бесшумно семенящими при этом ножками-члениками. И мыши.

      Эти последние сгрызли всю обёртку от банок с тушёнкой, и даже густой технический жир, которым банки были обмазаны, словно – слизали. Вот их любопытные носы с усиками, и усики жуков-вонючек и торчали зачастую из по-крайней мере нескольких норок-дырок…

      Так что Артём, даже когда его посылали за очередной бутылкой кваса, входил в тёмное, без электрических лампочек, а освещаемое только через два крохотных квадратных оконца, даже не забранных стёклами, помещение пять на пять с земляным полом и крытое шифером, лежащим прямо на балках с досками, и служившее семье бабушек сарайчиком, с опаской. Не любил он сарай.

      Хотя на стеллаже у его дальней стены и хранились интереснейшие «реликвии» старых времён, вроде чуть ли не дореволюционных открыток с поблёкшими и выгоревшими картинками в огромном чемодане, старые альбомы с семейными фотографиями, «храбро» отданные на растерзание тем же мышам, впрочем, почему-то таким добром «брезговавшим», или старой посуды, вроде медных чайников и стальных мисок, пустых стеклянных банок – для консервации варенья, запасных бидонов с керосином, рубанков, пил, молотков, кастрюль с гвоздями, и прочего такого.

      Но вот квас Артём – любил. И преодолевал нежелание и страх перед погребом: знал, что тогда бабушка может сказать:

      – Ну, раз боишься – сегодня – без кваса!

      И он знал, что сейчас, после обеда, они разопьют бутылку на троих, и прабабушка Матрёна Пелагеевна поговорит с бабушкой Настей о «прошлых временах», с полчаса, после чего жаркое солнце мая разморит её, и она уснёт тут же, во дворе, на лежаке. Под навесом, который густо зарос хмелем – бабушка предпочла посадить его, душистого, с красивыми кучерявыми бомбосиками соплодий, а не виноград, с которым «вечно полно хлопот!»

      Когда бабушка Настя разрезала очередной шпагат, удерживающий пробку, хлопок разбудил Муху – дворовую собачку бабушки, размером с кошку. Та, подслеповато щурясь слезящимися старческими глазами, принялась тявкать, словно кто-то постучал в деревянные ворота в другом конце двора, и даже сделала туда пару шажков. Но потом, поняв, что всё мирно и спокойно, снова улезла в дыру под верандочкой – маленькой СКАЧАТЬ