Они были не только голодными, но и стеснительными.
– И куда нам теперь всё это?
Они с ненавистью посмотрели на бездушную гору бутылок, которая еще совсем недавно им обещала сытный ужин с портвешкой.
К ним подошел неопрятный мужчина, которых было немало в очереди и вокруг очереди. Монблан тары его впечатлил. Он покачал головой, поцокал языком, явно одобряя ребят.
– Сочувствую!
Он произнес это без всякого ехидства, чем сразу вызвал к себе симпатию. И что с того, что неопрятный?
– Да мы в первый раз здесь. Если бы знали, то с утра бы заняли очередь, – оправдывались ребята.
Мужичок согласился.
– Трудно жить на свете пастушонку Пете. Трудно хворостиной управлять скотиной.
Ребята насторожились.
– Вы что поэт?
– Какой я поэт? Вот Есенин – это поэт. Маяковский – поэт. Твардовский – тоже поэт.
– Конечно.
– Могу помочь, ребята.
– Чем?
Издевается он что ли? Ну, что за народ такой негуманный пошел?
Умри от голода, только похохатывать будут.
– Поможете бутылки назад отнести? Так нам нельзя назад. Никто нас с бутылками не впустит.
– Назад-то зачем? Вперед!
– Как вперед?
– У меня очередь занята. А мне сдавать-то почти нечего. Могу уступить. Жалко мне вас. У меня тоже сын учится. Может, ему тоже кто-нибудь поможет. Свет не без добрых людей.
До них дошло. Они уже давно знали, что некоторые предприимчивые граждане специально занимают очередь. Без разницы куда. Чем длиннее очередь, тем дороже ее можно было продать. Они стояли в магазин, к врачу, к уличному лотку, в железнодорожные кассы. Потом очередь сдавали. Небескорыстно, конечно. То есть продавали.
Но все равно воспрянули духом.
– Да мы… да мы… да мы на бутылку вам дадим! Вот! Спасибище вам огромное! Спасли вы нас!
– На бутылку мне не надо.
Мужичок поморщился.
Им стало стыдно, что они такого плохого мнения о человечестве. И под рубищем может скрываться благородное сердце.
– Понимаем! Извините! Мы не хотели вас обидеть! – бормотали ребятишки, нежно улыбаясь.
И вот кто-то после этого имеет наглость утверждать, что бескорыстные натуры ушли в прошлое. По их ницшеанскому восприятию человеческой природы был нанесен удар. Только глупый человек не меняет своего восприятию. Умный меняется, как река.
Мужичок приложил палец к губам и тихо произнес:
– Фифти-фифти! Вы, как интеллигентные люди, понимаете, что я имею в виду? Не так ли?
Самый сообразительный поскреб в затылке.
– Это как?
– Ну, напополам. Чего же тут непонятного? Я тут, можно сказать, с самой ночи стою.
– А не жирно будет?
– Я же не настаиваю. Я предлагаю, а дальше вам решать: согласиться СКАЧАТЬ