Взмах руки ещё больше встревожил Констанс, которая неуверенно застыла в дверях, боясь нарушить указание строптивой хозяйки. Я сотни раз слышала, как мама срывается на женщине, оправдывая свою ершистость тем, что они с отцом платят солидное жалование домработнице. Но для меня подобные оправдания не имели никакого значения. И, опасаясь, как бы и без того расстроенная мама не принялась вымещать своё горе на Констанс, быстро сползла с постели и вывела её за пределы маминого поля зрения.
– Простите, Констанс, но мама не в духе. Не думаю, что она сейчас может с кем-то встретиться.
– Я понимаю, мисс Лодердейл.
Сколько раз я просила называть меня Сарой! После пропажи нашей первой помощницы и няни, мисс Веракрус, Констанс появилась в нашем доме и годами служила верой и правдой. Она знала меня с двенадцати лет и смогла бы рассказать обо мне больше, чем родные родители. С какой начинкой я люблю пироги. В какого мальчика влюбилась в выпускном классе. В какой шуфляде прятала дневник с сокровенными мечтами.
Именно Констанс смазывала мои коленки и дула на них, чтобы не болело, когда я неуклюже падала у балетного станка. Мне не нравилось крутиться на носочках, стирая пальцы в мозоли, и, к неудовольствию матери, этот вид искусства никак мне не давался, а она отправила меня в балетную школу, потому что дочери всех знакомых Лодердейлов из высшего света обязательно ходили в какую-нибудь студию изящного мастерства. А чем дочь Лодердейлов была хуже? Когда я со слезами вытребовала уйти из балета, не выкрутив ни одного приличного па, она поняла, что всем.
Именно Констанс утешала меня, когда Джереми Фэрфакс ни с того ни с сего бросил меня прямо посреди школьного коридора на глазах у всех одноклассников, выставив меня на посмешище. В пятнадцать любое расставание сравнимо с концом света, а когда твоё поражение видит вся школа – апокалипсис, не меньше. Маме я сказать побоялась – ни к чему было лишний раз доказывать, что её дочь ни на что не годится. Прибежав домой в слезах, я закрылась в комнате, и только Констанс прорвала оборону, навестила меня с подносом румяного печенья и гладила по плечу, пока я не выплакалась до последней капли. А потом взяла мои ладошки в свои и сказала, что Джереми Фэрфакс – полный кретин, если воротит нос от такой, как я.
Именно Констанс сидела в первом ряду на вручении дипломов, заменяя мне сразу и отца, и мать. Первый заключал очередную многомиллионную сделку, а вторая штурмовала кабинет мэра не с первой и не последней петицией, чтобы старый кинотеатр в Хэмпдене, в квартале от нашего дома, или отреставрировали или снесли ко всем чертям. Внешний облик района значил для неё больше, чем достижения собственной дочери.
И как только я сближалась с Констанс, и добивалась своего – она звала меня просто Сарой, как добрая тётушка, что годами жила с нами под одной крышей – мама вихрем вносилась в наши доверительные отношения и пресекала всякую фамильярность.
СКАЧАТЬ