Александр I. Дмитрий Мережковский

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ ничто, главное – величие нравственное, – уныло согласился Кюхля, любивший Пушкина, своего лицейского товарища, с нежностью.

      – «Будь поэт и гражданин!» – добил Бестужев Пушкина рылеевским стихом. – Предмет поэзии – полезным быть для света и воспалять в младых сердцах к общественному благу ревность…

      Одоевский поморщился, как от дурного запаха, и уставился на своего противника со школьническим вызовом.

      – А знаешь, Бестужев, что сказал Пушкин своему брату Левушке?

      – Блевушке-пьянице?

      – Ему самому. «Только для хамов – все политическое. Tout ce qui est politique n’est fait que pour la canaille…»

      – Так, значит, и мы хамы, потому что занимаемся политикой?

      – Хамы все, кто унижает высокое! – сверкнул на него глазами Одоевский и в эту минуту был так хорош, что Голицыну хотелось его расцеловать.

      – Что выше блага общего? – самоуверенно пожал плечами Бестужев. – И чего ты на стену лезешь? Святой ваш Пушкин, пророк, что ли?

      – Не знаю, пророк ли, – вступился новый собеседник, все время молча слушавший, – а только знаю, что все нынешние господа-сочинители мизинца его не стоят…

      С простым и тихим лицом, с простою и тихою речью, Иван Иванович Пущин между этими пылкими юношами казался взрослым между детьми. Тоже лицейский товарищ Пушкина, покинул он блестящую службу в гвардейском полку для должности губернского надворного судьи, веруя, что малые дела не меньше великих и что в самом ничтожном звании можно сохранить доблесть гражданскую. Голицын чувствовал в тишине и простоте его что-то иное, на остальных не похожее, невосторженное и правдивое, пушкинское; как будто неслучайно было созвучие имен: Пущин и Пушкин.

      – Мы вот все говорим о деле, а он сделал, – сказал Иван Иванович тихо, просто, но все невольно прислушались.

      – Да что же, что сделал? – начинал сердиться Бестужев. – Заладили: Пушкин да Пушкин – только и света в окошке. Ну что он такое сделал, скажите на милость?

      – Что сделал? – ответил Пущин. – Научил нас говорить правду…

      – Какую правду?

      – А вот какую.

      Все так же просто, тихо прочел из только что начатой третьей главы «Онегина» разговор Татьяны с нянею.

      Когда кончил, все, точно канарейки под платком, притихли.

      – Как хорошо! – прошептал Одоевский.

      – Да, стих гладок и чувства много, но что же тут такого? – начал было Бестужев и не кончил: все молча посмотрели на него так, что и он замолчал, только презрительно пощупал усики.

      Рядом со столовой была гостиная, маленькая комната, отделенная от супружеской спальни перегородкою. Как во всех небогатых гостиных – канапе с шитыми подушками, круглый стол с вязаной скатертью, стенное овальное зеркало, плохонькие литографии Неаполя с извержением Везувия, хрустальные кенкеты с восковыми свечами, ковер на полу с арапом и тигром. У окна пяльцы с начатой СКАЧАТЬ