Берусь за протертую и годами отполированную ручку двери и слегка надавливаю. Дверь открывается. Вхожу, чуть поодаль стоит Нуник – чем-то занята.
– Тетя Нуник, здравствуй!
Оборачивается, смотрит на меня, на лице никакого выражения, застывшее, похожее на маску, лицо.
– Это я, Роберт, здравствуй!
– Роберт? Да…
Не узнает. Я стою посреди комнаты, комнаты, где засела частица и от меня. Как она беззвучно горевала здесь над мертвым сыном! То был мой последний приезд.
– Сынок, это как же так получается, я живая хороню тебя, разве это справедливо? Разве так должно быть?
А по лицу ни слезинки. Она и тогда была уже старая, а старые люди не плачут. Они горюют, молча и долго. Тогда она схоронила своего единственного сына, моего друга детства.
– Как же так? Разве не помнишь Роберта? Мэлс…
– Мэлс? Он был здесь? – спрашивает она.
Вот что делает старость. Она выскребла из ее сознания все, что отложилось в нем в течение долгих лет жизни. Прошлое улетучилось, будто его и не было. Она забыла даже своего единственного сына, его имя.
– Гагик (внук) пошел в магазин за хлебом.
Значит, память какая-то есть, отсеченная от прошлого. Только она начала новый отсчет времени, так подобает жить вновь рожденному существу.
Стою и думаю, как мне быть. Уходить, затворив за собой дверь – неудобно. Прошлое улетучилось, так о чем же говорить? Чувство неловкости сковало меня. Перед кем? Наверное, перед временем, прошлым, памятью.
– Занавесь окно, а то все видно.
Шестилетняя Нуник подошла к окну, задвинула занавески, затем посмотрела на остальные окна и поинтересовалась:
– Я хорошо занавесила?
– Хорошо. А то эти душегубы, кто их знает, так-то спокойнее. Кушать хочешь?
Нуник не отвечала.
– Подойди к столу, там стоит банка мацони, она накрыта полотенцем. Нет, подожди, я сама тебе дам.
Она встала и пошла в другую комнату, за ней поплелась внучка.
– Возьми хлеба и ложку.
Она переложила половину банки в небольшую миску и поставила перед внучкой.
– Принеси тархун и накроши лаваш. Сможешь?
– Смогу.
Она смотрела, как внучка маленькими пальчиками старалась крошить лаваш, но лаваш не поддавался, он был не совсем высохший, его надо было рвать на маленькие кусочки, а не крошить.
– Дай-ка я тебе помогу.
Вскоре похлебка из мацони и мелких кусочков лаваша, заправленная тархуном и солью, была готова.
– ТатикСКАЧАТЬ