Два эссе о христианстве и культуре. Дмитрий Филиппов

Чтение книги онлайн.

      « – Все-таки это лучше совсем обнакновенных… Кто в школу ходит, – прошамкав, проговорил Михей.

      – Ну об этих мы и не говорим. Это просто грибы, – ответил Соннов».

      С «обнакновенными» становится скучно.

      Киприан Карфагенский в «Книге о зрелищах» тоже сначала пишет о том, что вся светская жизнь Рима пронизана языческим культом и поэтому христианину надо держаться от нее в стороне:

      «Мать всех игрищ – идолослужение, от которого произошли все эти чудовища суеты и легкомыслия. Ибо какое зрелище без идола? Какое игрище без жертвоприношения?»

      Но сразу же приводится иной аргумент. Зрелища сами по себе суетны и пусты:

      «Хотя бы все это и не было посвящено идолам, – и тогда верные христиане не должны бы ни посещать этих зрелищ, ни смотреть на них: потому что хотя бы во всем этом и не было прямого преступления, однако все же тут есть величайшая и вовсе неприличная верным пустота».

      Культура – пространство духовной пустоты. За пределами христианства пустыня. Таково кредо антикультурного направления.

      Нибур называет этот подход «неизбежным и неудовлетворительным ответом», т. е. одновременно хорошим и плохим.

      Для христианина желание убежать – это нормально. «Идите, идите, выходите оттуда, не касайтесь нечистого» (Ис 52,11). Павел цитирует эти слова, обращаясь к язычникам, то есть к тем, от кого когда-то следовало отделяться евреям – «выйдите из среды их и отделитесь» (2 Кор 6, 17). Христианам тоже хочется уходить и отделяться. Любому человеку, совершившему некий серьезный мировоззренческий выбор, свойственно желание выйти и отделиться. «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых», или иными словами – с кем поведешься, того и наберешься. Поведешься с миром, сам станешь как мир.

      На практике эту политику в полной мере осуществили монахи, а не Тертуллиан, который не считает необходимым физически перемещаться прочь от мирского: «Мы не живем в лесах и не удаляемся от жизни, подобно браминам и гимнософистам». Кстати говоря, основатель монашества Антоний Великий рассуждал вполне по-пелагиански – «Добродетель имеет потребность в нашей только воле; потому что добродетель в нас, и из нас образуется».