Моя жизнь. Марк Шагал

Чтение книги онлайн.

      Молится дома, перед окном.

      Бормочет себе под нос. Лицо у него желтое, и желтизна сползает с оконного переплета на улицу, ложится на церковный купол. Он похож на деревянный дом с прозрачной крышей.

      Его я бы мигом нарисовал.

      Дядя Исраель на своем постоянном месте в синагоге. Сидит, держа руки за спиной.

      Закрыл глаза и греется у печки.

      На столе – зажженная лампа. Пол и алтарь тонут в темноте.

      Дядя, раскачиваясь, читает и поет, бормочет и вздыхает.

      И вдруг встает:

      «Пора творить вечернюю молитву».

      Уже вечер. Голубые звезды. Фиолетовая земля. Закрываются лавки.

      Скоро подадут ужин, поставят сыр, тарелки.

      Почему я не умер там, среди вас, свернувшись где-нибудь под столом?

      Дядя боится подавать мне руку. Говорят, я художник.

      Вдруг вздумаю и его нарисовать?

      Господь не велит. Грех.

      Другой мой дядя, Зюся, парикмахер, один на все Лиозно. Он мог бы работать и в Париже. Усики, манеры, взгляд. Но он жил в Лиозно. Был там единственной звездой. Звезда красовалась над окном и над дверями его заведения. На вывеске – человек с салфеткой на шее и намыленной щекой, рядом другой – с бритвой, вот-вот его зарежет.

      Дядя стриг и брил меня безжалостно и любовно и гордился мною (один из всей родни!) перед соседями и даже перед Господом, не обошедшим благостью и наше захолустье.

      Когда я написал его портрет и подарил ему, он взглянул на холст, потом в зеркало, подумал и сказал:

      «Нет уж, оставь себе!»

      Да простит мне Господь, если в эти строки я не смог вложить всю щемящую любовь, которую питаю ко всем людям на свете.

      А мои родные – самые святые из них.

      Так я хочу думать.

      Зеленые заросли. Здесь ваши могилы. Ваши надгробия. Заборы, мутная речка, утоленные молитвы – все перед глазами.

      Слова не нужны. Все во мне: то притаится, то зашевелится, то взметнется, как память о вас.

      Белизна и худоба ваших рук, ваших высохших костей, – у меня сжимается горло.

      Кому молиться?

      Вас ли просить, чтобы вы вымолили у Бога чуточку счастья, радости?

      Я часто смотрю в пустое синее небо, смотрю с печалью, с жалостью, но без слез.

      Родные мои, я не тот, что прежде, невесел и разочарован.

      Но довольно! Прощайте!

      Каждый день, зимой и летом, отец вставал в шесть утра и шел в синагогу. Помянув непременной молитвой покойных родственников, он возвращался домой, ставил самовар, пил чай и уходил на работу.

      Работа у него была адская, каторжная.

      Об этом не умолчишь. Но и рассказать не так просто.

      Никакими словами не облегчить его участи. (Только, пожалуйста, не надо ни сострадания, ни уж тем более жалости!)

      На столе у нас всегда было вдоволь масла и сыра.

      Вообще в детстве я не выпускал из рук кусок хлеба СКАЧАТЬ