Когда я умирала. Святилище. Уильям Катберт Фолкнер

Чтение книги онлайн.

      – Тогда моя может быть рыбой, правда, Дарл? – сказал я.

      Джул – мой брат.

      – Тогда и моя должна быть лошадью, – сказал я.

      – Почему? – спросил Дарл. – Если твой папа – папа, почему твоя мама должна быть лошадью – потому что у Джула мама – лошадь?

      – А почему должна? – спросил я. – Почему, Дарл?

      Дарл – мой брат.

      – Дарл, а твоя мама кто? – спросил я.

      – У меня ее нет, – сказал Дарл. – Потому что, если у меня была, то она была. А если была, значит, ее нет. Нет?

      – Нет, – сказал я.

      – Значит, меня нет, – сказал Дарл. – Я это я?

      – Ты.

      Я это я. Дарл – мой брат.

      – Ведь ты это ты, Дарл.

      – Я знаю, – сказал Дарл. – Поэтому меня и нет, что я для тебя – ты. И для них – ты.

      Кеш несет свой ящик с инструментами. Папа смотрит на него.

      – На обратной дороге зайду к Таллу, – говорит Кеш. – Там надо крышу на амбаре.

      – Это неуважение. – Папа говорит. – Это издевательство над ней и надо мной.

      – Хочешь, чтобы он доехал досюда, а потом пешком тащил их к Таллу? – спрашивает Дарл.

      Папа смотрит на Дарла, жует ртом. Теперь папа бреется каждый день, потому что моя мама – рыба.

      – Это неправильно, – говорит папа.

      У Дюи Дэлл в руке сверток. И корзинка с нашим обедом.

      – Это что? – спрашивает папа.

      – Пироги взяла у Коры, – говорит Дюи Дэлл и влезает на повозку. – Просила в город отвезти.

      – Это неправильно, – говорит папа. – Это неуважение к покойной.

      Он будет там. Она говорит, он будет там на Рождество, блестеть на рельсах. Говорит, его не продадут городским ребятам.

      Он идет к хлеву, входит на участок, спина деревянная.

      Дюи Дэлл несет корзинку через руку, в другой руке что-то квадратное, завернуто в газету. Лицо у нее спокойное и угрюмое, в глазах настороженная мысль; в них я вижу спину Пибоди, как две круглые горошины в двух наперстках: может быть, в спине Пибоди – два таких червячка, которые упорно и тайком проедаются сквозь тебя и вылезают с другой стороны, и ты вдруг пробуждаешься от сна или бодрствования с ошарашенным, озадаченным лицом. Она ставит корзину в повозку и влезает сама; нога длинно заголилась под натянувшимся платьем: этот рычаг, который переворачивает мир; эта половинка циркуля, которым меряется длина и ширина жизни. Она садится на сиденье рядом с Вардаманом и кладет на колени сверток.

      Вот он входит в хлев. Он не оглянулся.

      – Это неправильно, – говорит папа. – Такую малость мог бы ради нее сделать.

      – Поехали, – говорит Кеш. – Хочет, пускай остается. Ничего с ним здесь не сделается. А может, к Таллу пойдет, там поживет.

      – Он нас нагонит, – говорю я. – Срежет напрямик и встретит нас у Талловой дороги.

      – Он СКАЧАТЬ