Когда я умирала. Святилище. Уильям Катберт Фолкнер

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ Кеш. Он надел чистую рубашку; мокрые волосы гладко зачесаны на лоб, гладкие и черные, как будто голову покрасили масляной краской. С трудом присаживается на корточки, мы за ним наблюдаем.

      – Чувствуешь погоду-то? – спрашивает Армстид.

      Кеш не отвечает.

      – Сломанная кость всегда погоду чувствует, – говорит Литлджон. – У кого кость сломана, предсказывать может.

      – Это счастье, что отделался сломанной ногой, – говорит Армстид. – На всю жизнь мог стать лежачим. Кеш, ты с какой высоты падал?

      – Двадцать восемь футов четыре с половиной дюйма примерно, – говорит Кеш. Я подсаживаюсь к нему.

      – На мокрых досках недолго поскользнуться, – говорит Квик.

      – Обидно. – Я говорю. – Но что ты мог сделать?

      – Все это бабы, черти, – говорит он. – Я его строил, чтобы у ней с ним было равновесие. Строил по ее размеру и весу.

      Если люди с мокрых досок падают, большое паданье тут будет, пока не переменится погода.

      – Что ты мог сделать? – говорю я.

      Люди падают – это ладно. А вот с кукурузой и хлопком моим что будет?

      Да и Пибоди не против, чтобы люди падали. Скажи, доктор?

      Это факт. С корнем из земли вымоет. Не одна напасть, так другая.

      А как же? Потому они и стоят чего-то. Если бы не напасти эти да у всех бы урожай большой, тогда и растить бы небось не стоило.

      Нет уж – работаешь, ломаешься, а потом чтобы твою работу смыло к чертовой матери?

      Это факт. Вот если бы сам мог дождь пустить, тогда и смоет – не обидно.

      Какой же человек может это сделать? Какого, интересно, цвета у него глаза?

      Да. Господь растениям дал расти. Он и смоет, если будет на то Его воля.

      – Что ты мог сделать? – говорю я.

      – Это все бабы, черти, – говорит он.

      В доме женщины запели. Мы слышим, как начинается первый стих, крепнет, обрастая голосами, и мы встаем, идем к двери, снимаем шляпы, выплевываем жвачку. Не входим. Останавливаемся перед ступеньками кучкой, держим шляпы вялыми руками, кто перед собой, кто сзади, стоим, выставя ногу вперед и опустив голову, смотрим вбок, или на шляпы, или в землю, а иногда на небо и на серьезное, сосредоточенное лицо соседа.

      Песня кончается; дрожащие голоса дружно вывели последнюю замирающую ноту. Начинает Уитфилд. Его голос больше его самого. Как будто они – не одно. Как будто он отдельно и голос отдельно, переплывают на двух лошадях реку у брода и входят в дом – один измазан грязью, а другой даже не намок, торжественный и печальный. Кто-то заплакал в доме. Кажется, что ее глаза и ее голос обращены внутрь, и она слушает; мы переступаем с ноги на ногу и, встретившись глазами, тут же отводим их, делаем вид, что этого не было.

      Уитфилд наконец умолк. Женщины опять поют. Голоса возникают прямо из густого воздуха и сливаются в печальную утешительную мелодию. Смолкли, но будто не исчезли. Будто затаились в воздухе, и стоит нам двинуться, мы снова извлечем из воздуха печальную и утешительную СКАЧАТЬ