Батюшки мои. Валентин Курбатов

Чтение книги онлайн.

      28 октября 1989

      Зашел к отцу Тавриону.

      – Ангина. Хвораю. Не выхожу никуда. Зато вот новости гляжу. Вон пишут – три тыщи новых храмов открыли, а что-то никто не сообщает, что на Святой Руси нашлось три тысячи богобоязненных людей. Да уж что тысячи, десяток хоть, потому что начало премудрости – страх Господень. А храмы… Что храмы…

      Прощаемся, он просит:

      – Помолитесь о моем поправлении.

      – Молитва-то, – говорю, – у меня слабая, батюшка.

      – А это не нам судить. Вот мне старец говорил: живет человек, мается, грехи чашу весов перетягивают. А на другой чаше – молитва его и за него. И все эта чаша никак не одолеет грехов, хотя вроде уж за него все человечество молится. А подошел совсем вроде пустой для веры человек, пробормотал от сердца: «Да помилуй Ты его, Господи!» Какая уж это молитва. А глядишь – чаша-то с молитвой перетянула!

      День, начавшийся светло, вдруг как-то сник, обмяк, потускнел. Высокий сильный прут розы с одиноким бутоном странно случаен, словно ошибкой в этом дне.

      Подошел отец Зинон по дороге на службу. Разговор свернул на Григория Богослова.

      – Нет, нам уже не понять этой меры, как у них: прожил, послужил и с полным пониманием порядка мира принимай венец славы. Разве он тут хвалит себя, описывая эти крики одобрения, плач, с которым его зовут сиротеющие без него прихожане? Ничуть. Вот они, вот я, вот – наше общее. А как про епископов пишет – заслушаешься и поневоле утешишься. Всегда, видно, было одинаково с верой. А Церковь наша невредима и чиста. Повреждено ее общество, люди в ней, вечная слабость наша. Эта пустая нарядность, эти блестки на дьяконских стихарях, этот дикий покрой вместо устойчивых старых форм… Так во всем. А Церковь стоит как стояла, и надо только омыть, о-лице-творить, вернуть лицо.

      Опять мне не хочется уезжать – так сродно, спокойно на душе. Галки кричат и косо летят под ветром. Роза у колокольни высится крепко и одиноко.