чему я покориться должна. Вместе с ним ростовщичествовать? Вместе залоги принимать? Он в канцелярии бобровые шапки и портсигары будет принимать в залог, а я здесь дома – платки от кухарок с нашего двора? Ведь покориться ему, стало быть, надо так делать: сквалыжничать в обеде, морить себя голодом, заказывать котлеты из вчерашней суповой говядины. И это из хорошей-то сытной жизни при отце и матери! Получила в приданое двадцать тысяч вещами и деньгами и мори себя голодом, обнимайся с ростовщиком, который противен, мерзок… Нет, не хочу я этого! Не могу! Не желаю! Надо уйти, убежать. Отец и мать не хотят меня взять к себе, так авось Мохнатов меня к себе возьмет. Он должен меня взять к себе. Ведь он же признавался мне в любви, говорил, что влюблен в меня, что жить без меня не может. Мало ли что он говорил!.. И говорил, кажется, искренно. Сегодня же пойду к нему, я знаю его адрес. Он живет через дом от папеньки с маменькой… Это такой коричневый дом… Он говорил, что там где-то на дворе в третьем этаже, у хозяйки. Можно разыскать… Можно у дворника спросить, где живет Мохнатов. Дворники всех в доме знают. Ах, как жалко, что теперь нельзя его дома застать! Я сейчас сходила бы и спросила его, хочет ли он взять меня к себе. Но теперь его дома нет, он в папенькиной лавке, во втором этаже у конторки на счетах щелкает и книги пишет. Ну, я вечером, вечером после обеда схожу к нему. Скажу мужу, что пойду к своим чаю напиться, а сама – к Мохнатову… После восьми часов, как запрут лавку, он должен быть дома. Куда ему уйти! Можно в четыре часа дня увидать его и у наших. Все приказчики ходят из лавки туда к нашим по очереди обедать, и его очередь, кажется, в четыре часа… – рассуждала Катерина Петровна, но тотчас же отбросила эту мысль. – Нет, нет, у наших неудобно разговаривать. Сейчас будет подозрение, зачем Мохнатов понадобился. Да и проговорилась уж я у наших про него. Лучше к нему на квартиру… Сегодня не застану его дома, так завтра застану, послезавтра застану, и прямо спрошу его: „Хотите меня взять к себе, так берите. Вот у меня документ на папеньку в четыре тысячи, и все приданое я себе от мужа вытребую“. Он хороший, он добрый, он должен меня взять. Ведь говорил же он, что влюблен в меня! Сама я не люблю его, он такой какой-то рохля, но все-таки он в тысячу раз лучше моего мужа! А ежели не возьмет? Что тогда? Тогда куда я?» – задавала себе вопрос Катерина Петровна и не находила ответа.
Машинально она подошла к окну, подышала на стекло и по потному месту на стекле написала пальцем: «Мохнатов».
– Да неужели же не возьмет?! – воскликнула она громко, увидала свою рабочую шкатулку на подоконнике, подсела к ней и по краям крышки стала прикладывать рядом указательный палец то правой руки, то левой и говорила: – Возьмет – не возьмет. – Так обошла она все четыре стороны крышки шкатулки, и при последнем прикладывании пальца вышло слово «возьмет». – Должен взять… Он не врал мне, когда говорил, что влюблен в меня. Я по глазам его видела. Должен взять… А то иначе какая же это любовь! – проговорила она опять вслух.
В спальную заглянула кухарка и говорила:
– И не позавтракали, барыня милая, сегодня ничего. Чайку не напьетесь ли теперь перед обедом?
СКАЧАТЬ
