Уверение Фомы. Рассказы. Очерки. Записи. Станислав Минаков

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ ли, своих та-а-акая очередь стоит!.. У меня ж тут столько местных классиков на учёте! – как говорится, Винни-Пух и все-все-все…»

      В большой перерыв Лисунов, с непривычки изнемогавший от изобилия околобродских многоглаголаний, выбежал в Летний сад, который находился совсем рядом, в трёх кварталах. Посеревшие от времени, некогда белые, молчаливые статуи уютно располагались меж зеленью. Съёмочная видеогруппа записывала с кем-то беседу, из которой Лисунову услышалась только одна фраза. Разумеется, – «…и в Летний сад гулять водил». В одной из зелёных кустовых ниш Лисунов наткнулся на Мидаса, страдальчески, с вывернутым ртом глядевшего в небеса – похоже, возопившего уже не только оттого, что в золото превращались предметы, к коим он прикасался, но и потому, что все произносимые им слова становились драгметаллом. Разменной, что ли, монетой. Фигура мифического царя вполне наглядно являла собой аллегорию юбилейной конференции – во всяческих аспектах.

      Лисуновская читка, проходившая в зале редакции журнала «Планета», сопровождалась мрачноватой тишиной, хотя ария путивльского гостя началась с краткого размышления о «шведском синдроме» – когда заложники начинают чувствовать дружественную общность с захватившими их террористами. В виду имелись слушатели и докладчики. Аудитория рассмеялась, оживилась и на этой инерции проглотила стишок Лисунова «На годовщину смерти И.Б.», который он не мог не прочитать хотя бы потому, что это было единственное поэтическое приношение, здесь прозвучавшее.

      Лисунов начал доклад весьма громко, и, имея некоторую практику публичных выступлений, быстро почувствовал, насколько «трудно плыть в концентрированной серной кислоте».

      Он подобрался к самым, быть может, значительным своим словам в суждении о Бродском, – где, как ему казалось, и был искомый экзистенциальный выход.

      «Позволительно ли высказать предположение, что Бродскому всегда хотелось – задержаться насовсем в Вифлеемской пещере: с Младенцем ли (сердечно), младенцем ли. Если отождествлять себя (любую личность) с Тем Младенцем, то, видимо, Бродский хотел бы всегда оставаться в не-реализации жизни – как умирания, страдания. Дар Рождества – это уже баснословно много, и хочется его длить и длить, прячась в любящих, лелеющих родительских ладонях. За пределами пещеры, начиная уже с бегства в Египет, жизнь становится перед нами во всей полноте страдания, а будет ли за ней воскресение – наше аналитичное, рациональное эго не в состоянии предвосхитить из-за дефицита личностной нежности, недополученности любви.

      Поверить в воскресение оказывается почти невозможным».

      Зал молчал как-то тяжко. Точнее, помалкивал – должно быть, ожидая своего черёда. Слова докладчика проходили мимо него. Лисунов увидел, как скрючился в кресле, страдальчески охватив умную голову, молодой, но уже известный бродскист Аляпьев, как удивлённо-отрицательно мотал малым СКАЧАТЬ