Автохтоны. Мария Галина

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ выпуклыми черешневыми глазами. – Где-то тут у меня он стоял, Баволь. Здесь? Да, кажется, здесь.

      Воробкевич переворачивал картины, мимолетно глядел на них и вновь ставил лицом к стене. И каждая на краткий миг вспыхивала яркой спазматической жизнью, словно старалась понравиться или, по крайней мере, запомниться… Кому все это? Для кого?

      – А! – сказал Воробкевич.

      Он подошел ближе.

      – Да, точно, Кароль Баволь. Это его подпись. КаБэ латиницей, видите, там, в углу?

      Он поверил Воробкевичу на слово. Может, и Баволь.

      – У вас что, только одна его работа?

      – Да нет же. Вот, вся эта стопка. Ну, немного, конечно. Но, кажется, все, что сохранилось. Больше его нигде нет, Баволя. Непризнанный гений. – Воробкевич говорил, постепенно воодушевляясь. – Наш Чюрленис. Отшельник. Странник духа. Я… вы знаете, почему я его держу тут, в запаснике? Чтобы краски… в первозданной свежести… Вы же знаете, работы Чюрлениса…

      – Блекнут. Знаю.

      – Время убивает, – сказал Воробкевич.

      На небольшом, пятьдесят на пятьдесят, картоне утоптанная пыльная дорога огибала здание розоватого камня, скорее всего, храм. Вдоль тропы высился строй кипарисов, темных, тугих; и почему-то сразу было понятно, что там, за кипарисами, обрыв, пропасть, пустота, – только сизая дымка раскаленного лета, сгущающаяся постепенно в плотную синеву, в черное ничто. И высится на развилке, точно «кохинор»-переросток, обелиск цвета запекшейся крови; наверное что-то страшное время от времени поднимается из этой пропасти, что-то не ведающее ни жалости, ни сомнения, недаром с обращенных к зрителю граней обелиска смотрят нечеловеческие безносые маски. Яркий, неподвижный мир, словно увиденный при вспышке молнии. И ни одного человека.

      – А как он к вам попал?

      – После смерти, – сказал Воробкевич.

      – Простите?

      – Его работы мне отдал Цвинтар. Он пускал Баволя к себе в мастерскую. Поработать. А потом Цвинтар уезжал в Германию и сказал – забирай, чего не жалко. Я забрал все. Не пропадать же добру.

      Последнюю фразу Воробкевич произнес на тон повыше, четким, интеллигентным голосом.

      – Я хотел сказать, мы преступно относимся к нашему наследию. Преступно. Цвинтар приватизировал перед отъездом мастерскую и продал ее под кафе. Ну, то, с греческой кухней. И они бы выбросили все на улицу. Но я сказал Цвинтару – перед тем как будешь уезжать, позвони. И он позвонил. И я приехал. На двух машинах.

      – И все – Баволь?

      – Что вы. Цвинтар тогда не мог вывезти свои работы. Он просто раздавал их. Я уже понимал тогда, что Цвинтар – большой художник. А Баволь – это так. Под руку попался.

      Опять тот же высокий интеллигентный голос.

      Воробкевич заморгал выпуклыми глазами и поежился.

      – А… еще посмотреть можно?

      – Конечно, – сказал Воробкевич живо, – конечно.

      Отвесная, очень высокая, явно искусственного СКАЧАТЬ