Солнце на половицах. Анатолий Ехалов

Чтение книги онлайн.

      – Иди, в зеркало глянь, – подтолкнул он меня в комнату. – Порты сошью следующим разом.

      Я слышал, как бабушка Маша стала выговаривать своему братцу:

      – Турка ты, рожа портретская! Почто ты вчера этак назюзюкался?

      – Не говори, Митревна. Был грех, не рассчитал…

      – Какие тебе, братец, гуленьки. Этакую орду наплодил, да еще и за стакан ухватился. Да еще это, – понизила бабушка голос. – Про пулемет-то помалкивал бы.

      – А чего? И про пулемет говорил, что ли?

      – Доболтаешь…

      – А чего? За пьяную болтовню не садят.

      – Посадить-то, может и не посадят, а пулемет украдут…

      – Ладно, хорошо, – сказал задумчиво Енаша. – Пойду на работу. Отчистила ты меня под первое число. Мне Шурочка сроду грубого слова не скажет. А ты: портретская рожа…

      И он ушел. Вслед ему заголосил оставленный в живых петух, взлетевший на огород.

      Весна уже вступила в свои права. Солнце сгоняло последний снег в бороздах, и земля парила.

      Мать-и-мачеха

      – Сегодня, всяко, надо родителей твоих ждать, – сказала бабушка. – А ты иди, погуляй. Погода сегодня вёдреная. Ишь, солнце как играет, радуется.

      Меня не надо было уговаривать. Я обул сапоги и был таков. В новой кепке, новых сапогах с красной байковой подкладкой, которая мне особенно нравилась. Это были не первые мои сапоги с красной подкладкой. Но подкладка эта краснела недолго, до первой лужи и грязи, в которую мне непременно нужно было залезть. И каждый раз, отпуская меня гулять, мать говорила строго: «Смотри, не лазай по канавам. А утонешь, домой не приходи…»

      Я залезал. Скоро в сапогах хлюпала ледяная вода. Но идти домой было нельзя. Разве что к соседям, на печку. В деревне в каждом доме примут, как своего.

      …Я выкатился на луговину перед домом, которая уже подсохла. Сквозь пожухлую траву прошлого года пробивались первые зеленые стрелки травы, а на припеке, прямо на глазах, раскрывались желтые цветы.

      Это цвела мать-и-мачеха. Эту траву я знал. Одна сторона ее листа была бархатиста и тепла, как руки мамы, другая – гладкая, холодная.

      Эта сторона и была, видимо, мачехой.

      Что такое мачеха, я не знал. Мир вокруг меня был доброжелателен и ласков, как будто я был главным человеком на этой земле, пока какое-нибудь мое прегрешение не приводило к воспитательным мерам со стороны взрослых.

      Однажды, когда все были в школе, я проник к отцу в стол, вытащил документы: военный билет, наградные бумаги, Сталинскую почетную грамоту – я помню ее хорошо, облигации, унес все в поле и там сжег. Какие соображения подвинули меня к этому акту тогда, не могу сказать, наверное в голову запали радиопостановки про партизан, но драли меня больно и долго. Обломали не одну вицу.

      Видимо, я не совсем хорошо себя вел в раннем детстве, поскольку за зеркалом в большой комнате, напоминая о правилах поведения, всегда торчал набор березовых виц. Но в присутствии бабушки Маши СКАЧАТЬ