Дым империи. Ян Бруштейн

Чтение книги онлайн.

      А дым империи мне сладок не всегда.

      Колотит в стёкла зимняя вода,

      Запретный смысл пытается морзянкой

      Мне передать. И этот вечер зябкий

      Наутро обещает корку льда,

      Но вывернуто время наизнанку.

      А дым империи, а выхлопы машин,

      Мороженые профили мужчин

      И капюшоны их безликих спутниц…

      И путаница гласных, и распутиц

      Печальный опыт. Визг и стоны шин

      Проглочены глухим пространством улиц.

      Последним пламенем вечерних фонарей

      Горит моя империя. И с ней

      Не просто ни бороться, ни расстаться.

      Бахвалятся деревья зимней статью,

      Но пальцам отмороженных корней

      День ото дня становится больней.

      Там, где мамонты ворочаются в мерзлоте,

      Там, где древним змеем тёзка моя течёт.

      Сотням тысяч оленьих горячих тел

      Потеряет счёт обмороженный чёрт.

      Как давно я выжил в этих местах —

      Лена, Яна, Индигирка и Колыма.

      По воде идёт онемевший страх,

      Это дышат в спину зима и тьма.

      Что-то молодость моя молчит подо льдом,

      Где прошедшая жизнь – по воде круги…

      Мы по ранней шуге катерами идём

      От посёлка Северный до Усть-Куйги.

      Выгибает реку хан-рыба таймень,

      Впереди как небыль – аэропорт.

      Заглуши мотор, и веслом табань,

      На прощанье спирта плесни за борт.

      Ледяная крупа мне стучит в окно,

      Спирт из фляги рухнет туда, в живот…

      Только Северный сгинул давным-давно,

      Ну, а Усть-Куйга – ничего, живёт.

      Расскажу, как я не мог прибиться к берегу:

      Енисей меня крутил-вертел отчаянно,

      И спина его была от пены белая,

      И осталась позади тоска причальная.

      А я сломанным веслом, дуря, размахивал,

      Песни пел, и слёзы лил разменной мелочью.

      От Игарки ельник мне, сойдя с ума, кивал,

      Я бы Богу помолился – не умел ещё.

      Как я спасся, как я выгреб, как лежал в траве,

      Как товарищи вливали водку в глотку мне,

      Всё забыл, остались только крохи жалкие,

      Стариковские мои огни болотные.

      И увидеть не помогут ни одни очки,

      Как несёт меня тугой поток на лодочке,

      Как висит вся жизнь моя на тонкой ниточке,

      Как бежит мой друг по берегу в пилоточке…

      Когда колёса долбят: «Ухта, Инта, Воркута…»,

      Кому охота ехать в гиблые эти места?

      Но саднит моя память, до боли свербит, дерёт:

      Стучат, кричат колёса про старый кирпичный завод.

      В тридцати километрах от этой твоей Воркуты,

      Где горят мосты, где снега чисты, а дома пусты,

      Где речка Юньяга до дна

                          застыла в пространстве густом,

      Лежит мой родич, еврей —

                          под простым православным крестом.

      Их в тридцать восьмом уравнял трибунал,

                                    побратал расстрел —

      Пятьсот мужиков, пятьсот затоптанных в землю тел.

      Не выдалось сгинуть моей родне на большой войне,

      Потом за всех мой отец отвоевал вдвойне.

      Как стоял я, вчерашний солдатик, и плакал о том…

      Как хватал этот горький воздух обветренным ртом…

      И северный ветер выл,

                          и каменный воздух стыл —

      И горели мосты, но снега оставались чисты.

      Бывший вор СКАЧАТЬ