Вячеслав Иванов. Григорий Зобин

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ существования; я в кошмаре возвратов, под грузом наследственности, я – среди природы, где, немо и незримо упрекая его, живут такие же я, я среди природы, мистически ему близкой и кем-то больно и бесцельно сплетенной с его существованием. Для передачи этого я нужен более беглый язык намеков, недосказов, символов; тут нельзя ни понять всего, о чем догадываешься, ни объяснить всего, что прозреваешь или что болезненно в себе ощущаешь, но для чего в языке не найдешь и слово. Здесь нужна музыкальная потенция слова, нужна музыка уже не в качестве метронома, а для возбуждения в читателе творческого настроения, которое должно помочь ему опытом личных воспоминаний, интенсивность проснувшейся тоски, неожиданностью упреков восполнить недосказанность пьесы и дать ей хотя и более узко-интимное и субъективное, но и более действенное значение. Музыка символов поднимает чуткость читателя: она делает его как бы вторым, отраженным поэтом»[61].

      Тот же мотив, связанный с тайным внутренним надрывом и раздробленностью человеческого я, слышался и в поэзии Анненского – в стихотворении «Ego»:

      Я – слабый сын больного поколенья

      И не пойду искать альпийских роз,

      Ни ропот волн, ни рокот ранних гроз

      Мне не дадут отрадного волненья.

      Но милы мне на розовом стекле

      Алмазные и плачущие горы,

      Букеты роз увядших на столе

      И пламени вечернего узоры[62].

      С Анненским словно перекликался Федор Сологуб:

      Я также сын больного века,

      Душою слаб и телом хил,

      Но странно – веру в человека

      Я простодушно сохранил[63].

      Но что-то очень похожее звучало в русской поэзии еще задолго до вхождения в нее символистов – в 1855 году, когда старший из поэтов Серебряного века, Иннокентий Анненский, только появился на свет.

      Бедняк! и из чего попрал

      Ты долг священный человека?

      Какую подать с жизни взял

      Ты – сын больной больного века?..

      Когда бы знали жизнь мою,

      Мою любовь, мои волненья…

      Угрюм и полон озлобленья,

      У двери гроба я стою[64].

      Узнаете? «Поэт и гражданин» Некрасова. С «демократической» традицией (хотя поэзия Некрасова намного глубже любых схем ее социального толкования – он прежде всего огромный художник) символизм был генетически связан в не меньшей степени, чем с «чистой лирикой». Поэты Серебряного века были «детьми народников» и в прямом, и в переносном смысле. Все они, почти без исключения, признавались в любви к Некрасову. Даже Вячеслав Иванов, у которого, в отличие от Сологуба, Блока, Волошина или Гумилева, Некрасов не входил в число любимых поэтов, не обошел его стороной. В 1919 году, отвечая на вопросы знаменитой анкеты К. И. Чуковского о Некрасове, Вяч. Иванов писал: «“Власа” СКАЧАТЬ