Трубников. Иногда. Особенно когда москвичи забывают об особенностях нашей работы и присылают тебе вызов на какой-нибудь съезд или конференцию за два дня до начала. А ты только что «оскоромился» своими микробами и не можешь выехать раньше чем через неделю.
Ольга Александровна. Ну, я все-таки двинулась, а то Марья Трофимовна будет распекать меня за опоздание.
Окунев. Кто это Марья Трофимовна?
Ольга Александровна. Моя лаборантка.
Окунев. Строгая?
Ольга Александровна. Очень. Уже девятнадцать лет держит меня в страхе Божием. До свидания.
Окунев. Всего доброго.
Ольга Александровна и Лена выходят. Трубников жестом приглашает Окунева занять одно из мягких кресел у стола и сам опускается в другое. Оба с минуту молчат.
Ну что ж, теперь о главном?
Трубников. Давайте о главном.
Окунев. Письма американцев, что я вам дал вчера, прочли?
Трубников. Прочел – и, не скрою от вас, удивлен и огорчен.
Окунев. Прежде чем говорить об их мнениях, я вам скажу свое: даже та небольшая часть работы, которую я видел, поразительна.
Трубников. Я показал бы вам абсолютно все, если бы не этот сумасшедший Иванов…
Окунев (прерывая его). Неужели вы еще способны сердиться на нашего милейшего Федора Федоровича? Он был абсолютно таким же двадцать лет назад. Он и тогда таскал свои пробирки в жилетных карманах, чтобы – не дай Бог – кто-нибудь не заглянул в них.
Трубников. Все равно, если бы вы сами не воспротивились…
Окунев. Ну конечно же, я воспротивился. Зачем мне это, когда я и так вижу, что ваши дела идут превосходно! Ну-с, а теперь об американцах. Письма, я вижу, вас расстроили. Что ж они пишут?
Трубников. Собственно, пишет Мюррей. Лансгарт только добавляет, что он вполне согласен с Мюрреем.
Окунев. А что пишет Мюррей?
Трубников. Он пишет, что они в восторге от моей рукописи, которую вы им привезли, и все четыре месяца, что вы там были, они, используя свои лучшие в мире лаборатории, пытались практически пойти по тому принципиальному пути, который я наметил в своей книге. Он пишет, что вначале этот путь не вызывал у них ни малейших сомнений и, работая у себя в идеальных условиях, они были убеждены, что я сделал величайшее открытие и что не только он, Мюррей, но и великий старик Гарли, «грэт олд Гарли», – так он выражается, – готовы были признать мой полный приоритет, но…
Окунев. «Идеальные условия», «лучшие в мире лаборатории», «великий старик» – весь классический набор американского хвастовства!
Трубников. Почему «хвастовства»? Гарли действительно велик – этого у него не отнимешь, а лаборатории, СКАЧАТЬ