Дети Арбата. Анатолий Рыбаков

Чтение книги онлайн.

      – А вы как рассуждаете?

      Руночкин молчал.

      – Дурачка строит! – выкрикнул опять Карев.

      Баулин посмотрел в бумажку.

      – Позднякова здесь?

      Улыбаясь, хорошенькая Позднякова поднялась на трибуну.

      – Что я могу сказать? Саша Панкратов решил передовой не писать, а ведь он комсорг, мы должны его слушаться.

      – А если бы он вам велел прыгнуть с пятого этажа?

      – Я не умею прыгать, – ответила Надя, – и я думала…

      – Вы ни о чем не думали, – перебил ее Баулин. – Или вам нравится, когда так издеваются над ударниками учебы?

      – Нет.

      – Почему не возразили?

      – Они бы меня не послушали.

      – А почему не пришли в партком?

      – Я… – Позднякова поднесла платок к глазам. – Я…

      – Хорошо, садитесь! – Баулин опять посмотрел в бумажку. – Полужан!

      – Нечего их слушать, пусть Панкратов отвечает! – крикнули из зала.

      – Дойдет очередь и до Панкратова. Говорите, Полужан!

      – Все случившееся я считаю большой ошибкой, – начала Роза.

      – Ошибки бывают разные!

      – Я считаю это политической ошибкой.

      – Так и надо говорить сразу, а не когда тянут за язык.

      – Я это считаю грубой политической ошибкой. Я только прошу принять во внимание, что я предлагала написать передовую.

      – Вы думаете, это вас оправдывает? Вы умыли руки, хотели себя обезопасить, а то, что такая пошлятина будет висеть на стене, вас не волновало? Вы сами писали эпиграммы?

      – Да.

      – На кого?

      – На Нестерова, Пузанова и Приходько.

      – Один обжора, другой – сонная тетеря, третий – жулик. И это вы считаете прославлением ударничества?

      – Это моя ошибка, – прошептала Роза.

      – Садитесь!.. Ковалев!

      Бледный Ковалев вышел на трибуну.

      – Я должен честно признать: когда шел сюда, мне не была полностью ясна политическая суть дела, казалось, что это шутка, глупая, неуместная, но все же шутка. Теперь я вижу, что мы все оказались орудием в руках Панкратова. Правда, я настаивал на передовой. Но когда речь зашла об эпиграммах, смолчал: эпиграмма писалась на меня, и мне казалось, что, если я буду возражать, ребята подумают, что спасаю себя от критики.

      – Постеснялся? – усмехнулся Баулин.

      – Да.

      – Ковалев сразу пришел в бюро и честно рассказал, как все было, – заметил Лозгачев.

      – Лучше бы он пришел до того, как повесили газету, – возразил Баулин.

      Поднялся Сиверский, преподаватель топографии. Саша никак не предполагал, что он член партии. Этот молчаливый человек с военной выправкой, в синих кавалерийских галифе и длинной белой кавказской рубашке казался ему бывшим офицером царской армии.

      – Ковалев! Вы стеснялись возражать против эпиграмм на себя?

      – Да.

      – Почему СКАЧАТЬ