Прозрачный дом. Алексей Левшин

Чтение книги онлайн.

      Любовь как Пушкин. С непокрытой головой,

      Опять забыв подробности дуэли,

      Выходит в город четкий и чужой.

      И смотрит, где каменья постарели.

      Что бровок у наших берез!

      Чернильниц, расквашенных в роще.

      Любую из них разберешь,

      Как женский рассыпчатый почерк.

      Любую, как спелую дрожь.

      Влажный выполоскан белок,

      И Рембрандт, соглядатай бычий,

      Оставляет на вербах лоск

      Своей темной густой добычи.

      Муравейник правды дрожит у мги,

      Где еще непонятным, неиспытанным словом

      Оживает любовь, проливая внагиб

      Голубику, морошку, мурашки, голод.

      Глядеть в Москву, как в таз кривой,

      Гадальный, повивальный —

      И, значит, это над тобой

      Уже бессилен рок дневальный.

      Опять своя у Тинторетто

      Трясина спин, невзмывших крыл,

      Как будто бы горячий вскрик рассвета

      он сам в твоей груди остановил.

      Что душе твоя рыхлая палуба?

      Из досок, из холста, из земли, на которую глаз ступил.

      Краски высохшей суп грибной,

      Мрак черничный, чернильная пагода.

      И мальчишки удар по воде рукой.

      Ты туда не иди, там по грудь, и туман такой,

      Что ни плыть в нем, ни жить не достанет сил.

      Я на себе, не размышляя, вывез

      Лес разоренных судеб, клок разгваздавшихся царств.

      Я лишь внезапный сын России.

      Я жить хотел не ради добрых глаз.

      Где что-то строится и сыпет известь в кумпол —

      Там нет меня – по-старому студент,

      По-нынешнему что-то вроде… ругань

      Напрашивается. Модно. Но меж тем…

      Кому, в какую грудь полтонны укоризны?

      Давайте мне. Сто центнеров вранья

      Я пропустил, не прожевал и не прожил —

      и не хотел ни разу в жизни.

      Я выехал. Уехал. Нет меня.

      И я хотел вернуться не из чести

      и не из радости, хотя она нужна,

      Не просто к матери, хоть там она – к невесте,

      Хотя не выросла, еще совсем юна…

      Там Зощенко в прохладном пиджаке,

      Платонов в обескровленном тулупе.

      А там рассеянные стеганые дни.

      Роженица. Лицо ужасно белое.

      Бессонница. Какие муки спелые

      И скороспелые у девочки-земли!