Пояс неверности. Роман втроем. Александр Егоров

Чтение книги онлайн.

      – Не надо, – проплачу в ответ, – у меня имеется…

      Пока она добирается из своего Бирюлево, включу компьютер. Сяду за стол, хороший письменный стол из березы, положу на него сначала руки, левую с одиннадцатью шрамами, правую простую, на них сверху – лоб, занавешусь жестковатыми от краски волосами и повою немного еще. Закурю сигарету, красный «Давидофф». Через время, потребное для полной компьютерной загрузки, открою почту на Яндексе и настучу письмо от Гвендолен.

      Гвендолен пишет, ловко ударяя по клавиатуре длинными пальцами в серебряных массивных кольцах:

      «Можно встать так перед зеркалом. Я, допустим, впереди, а ты сзади, чтобы, во-первых, дышать обещано в затылок виски, а во-вторых, я же много меньше ростом, ну. Можно так стоять какое-то время и читать по строчке стихов известных поэтов. Отдать тебе любовь? – отдай! она в грязи! – отдай в грязи! я погадать хочу – гадай! еще хочу спросить, – спроси! допустим, постучусь, – впущу! допустим, позову, – пойду! Потом аккуратно начать снимание одежд, наблюдаемое в зеркале, оно затянется ровно на количество этих самых одежд, нет, торопиться не надо. А если там беда? – в беду! а если обману – прощу! а если будет боль? – стерплю, а если вдруг стена? – снесу, а если узел – разрублю. И можно в конце добраться до черного белья с кружевами, оно сегодня такое, и положить руки мне на грудь, такую на вид грудь принято называть налитая, так вот на нее руки, да, кладем. Смотрим. Не надо спешить. А если сто узлов? – и сто! любовь тебе отдать? – любовь! не будет этого! – за что? – за то, что не люблю рабов. – Идиотский финал у стиха, правда?»

      Меня нисколько не смущает, откуда Гвендолен так глубоко знакома с творчеством Роберта Рождественского. Еще сигарету.

      м., 29 л.

      Дверь захлопнулась с грохотом, как крышка люка бронетранспортера, и больше я не слышал ее голоса. Ну или почти не слышал. Из-за железной двери доносилось лишь какое-то кваканье. Я скрипнул зубами. Р-р-развернулся. Сплюнул. И пошел вниз пешком, ускоряя шаг, как шлюха из советской песни – по улице Пикадилли:

      Вот бл-дь, думал я безадресно. Опять все не так. Вот сука. И еще эта мелкая со своими гребаными чипсами.

      Так подставить. Так подставить.

      Через три или четыре лестничных пролета я уже мог рассуждать холоднее. Я уже видел себя со стороны. Зрелище было довольно неприглядным.

      Красавец в белых штанах. Альфа-самец со смятой упаковкой гондонов, забытых в кармане. В котором, если честно, больше ни хрена и нету, кроме этих гондонов. А конкретнее – ни копейки.

      Вот с-сука, – повторил я сквозь зубы. Из тебя такой же альфа-самец, как из нашей Мамочки – балерина Майя Плисецкая.

      Тут я нецензурно переделал фамилию балерины. Невесело усмехнулся.

      Пнул ногой дверь и вышел на улицу.

      На улице было душно и влажно. Ветер раскручивал вихри из опавших листьев. С проспекта долетал непрерывный гул и шуршание шин. Это был знакомый московский ад, СКАЧАТЬ