Горький вкус соли. Елена Оуэнс

Чтение книги онлайн.

      Не услышав ответа подруги, она перевела взгляд на избу, стоявшую на соседнем участке. Покосившаяся, убогая, с давно смывшейся краской, замшелой крышей, она утопала в зелени, разрушавшей на своём пути всё построенное человеческими руками. В доме жила старенькая учительница, Мария Фёдоровна. Её муж и четверо сыновей не вернулись с фронта. Некому теперь было следить за домом и землёй. Всё заросло, только узкие тропинки вели к смородиновым кустам, крохотному огородику да начавшей дичать яблоньке. В заборе то тут, то там зияли прорехи, наполовину заросшие высокой травой.

      Лида задумчиво произнесла:

      – У одних жизнь заканчивается, у других – только начинается, а деревьям, траве, птахам – всё равно… Стоит только человеку уйти с земли, природа сразу возвращает себе своё…

      Тут раздался паровозный гудок, она встрепенулась. Железнодорожную станцию отсюда было не видно, зато хорошо слышно. Поезд прогудел ещё раз, резко прошипел, заскрежетали колеса о стальные рельсы, и их близкий нарастающий стук заглушил серенады кузнечиков. Лида отошла от окна.

      – Ты чего тамотка говорила-то? Не расслышала тебя, – спросила Варя, убирая со стола.

      – Непьющий – это хорошо, говорю. Ежели и работящий ишшо – так и цены ему б не было. Но после отсидки – это уж слишком. Помнишь же Верку – вот таковский же, после тюрьмы, поженился на ней, а потом её же по большой любви и укокошил.

      – Дак то ж другое, он её с соседом застал. В нашем леспромхозе любой бы прибил, кабы такое. К тому же у нас добрая половина мужиков в селе – после отсидки, кого ишшо к нам в леспромхоз отправляют?

      – Ну, любой – не любой, а Верки сейчас нету-тка. И дети в интернате, чай, не хорошеют, без мамки-то. Сиротами ведь остались. Ты о детях подумай, не о себе.

      – Дак я о детях только и думаю. У нас дом развалится скоро без мужика-то. На дворе – шестьдесят второй, про войну все ужо позабыли, живут как люди: щи с мясом каждый день, каша – на молоке да с маслом. А мои будто провинились чем, вечно голодные, аж глянуть на них страшно: кожа да кости. В доме – шаром покати, и огород этот ишшо, проклятущий, глина одна, ничего не растёт. А Олег, ты знаешь, какой он? Силён как бык. Тут давеча мужики с лесоповала заходили, дак сказывали, как он один сваленное дерево с Михалыча поднял. Они в тот день втроём были: мой, Михалыч, ну знаешь, который на гармони-то пиликает, и сынишка его, пацанёнок совсем, пятнадцать ему только стукнуло. У них тамотка что-то не так пошло, дерево в другую сторону завалило. Михалыч не уберёгся, прям под него и попал. Лежит, распростёртый, слова сказать не может, хрипит. Олег подошёл, взял сосну в охапку, поднял и держал, пока сынишка Михалыча вытаскивал. Спину, правда, себе тоже надорвал. Фельдшер сказал, коли бы он дерево не снял с Михалыча-то, не спасли бы, раздавило бы лёгкие. Так что, вишь, как получается. Хороший он.

      – Это-то, конечно, да… – задумчиво сказала Лида, – такая сила в хозяйстве – большая подмога.

      – Вот и я говорю…

      Обе замолчали, задумавшись. Лида спросила:

      – А на сердце-то СКАЧАТЬ