Работа горя. Вера Полозкова

Чтение книги онлайн.

      гроза рыщет в небе,

      свирепая, как фельдфебель,

      вышибает двери, ломает мебель,

      громом чей-то рояль, замычав утробно,

      с лестницы обрушивается дробно.

      дождь обходит пешим

      дороги над ришикешем,

      мокрая обезьяна глядит настоящим лешим,

      влага ест штукатурку, мнёт древесину, коробит книги, —

      вода выросла с дом, и я в ней снимаю флигель.

      голову на локоть,

      есть ли кому здесь плакать,

      твердь и так вминается, словно мякоть

      перезрелого манго и мажет липким,

      безразлична к твоим прозрениям и ошибкам;

      сквозь москитную сетку

      глядит на вечность, свою соседку,

      седовласый индус, на полу разложив газетку,

      чистит фрукты и режет дольками, напевая

      «ом намо бхагавате васудевайя»

      города и числа, —

      больше никакого в тебе нет смысла,

      столько лет от себя бежала и вот зависла

      там, где категория времени бесполезна как таковая:

      ом намо бхагавате васудевайя.

      Мой друг скарификатор рисует на людях шрамами, обу —

      чает их мастерству добровольной боли. Просит уважать

      её суть, доверяться, не быть упрямыми, не топить её

      в шутке, в панике, в алкоголе. Он преподаёт её как науку,

      язык и таинство, он знаком со всеми её законами и чер —

      тами. И кровавые раны под его пальцами заплетаются

      дивными узорами, знаками и цветами.

      Я живу при ашраме, я учусь миру, трезвости, монотон —

      ности, пресности, дисциплине. Ум воспитывать нужно

      ровно, как и надрез вести вдоль по трепетной и нагой

      человечьей глине. Я хочу уметь принимать свою боль

      без ужаса, наблюдать её как один из процессов в теле.

      Я надеюсь, что мне однажды достанет мужества отказать

      ей в её огромности, власти, цели.

      Потому что болью налито всё, и довольно страшною – из

      неё не свить ни стишка, ни бегства, ни куклы вуду; сколько

      ни иду, никак её не откашляю, сколько ни реву, никак её

      не избуду. Кроме боли, нет никакого иного опыта, ею за —

      дано всё, она требует подчиниться. И поэтому я встаю на

      заре без ропота, я служу и молюсь, я прилежная ученица.

      Вырежи на мне птицу, серебряного пера, от рожденья

      правую, не боящуюся ни шторма, ни голода, ни обвала.

      Вырежи и залей самой жгучей своей растравою, чтоб

      поглубже въедалась, помедленней заживала. Пусть она

      будет, Господи, мне наградою, пусть в ней вечно таится

      искомая мною сила. Пусть бы из холодного ада, куда

      я падаю, за минуту до мрака она меня выносила.