из металла и закаленного стекла, рядом с ним – пара пластиковых стульев с подушками на сиденьях. Под низким потолком горят галогенные лампы – от их сине-зеленого света помещение кажется еще холоднее, чем есть на самом деле. Из-за стены слышно тихое жужжание холодильника и шум системы вентиляции. Близна повторяет: “Эй, есть тут кто-нибудь?” – но никто не отвечает. Он выглядывает в коридор, но там тоже ни души. Холод от голого пола проникает сквозь носки, и Близна переступает с ноги на ногу, зябко передергивается. Ему не страшно. Возможно, ему на помощь пришел святой Николай и перенес его в безопасное место – почему бы рождественскому чуду не случиться чуть раньше, если в нем так нуждаются? Близна делает глубокий вдох. Воздух здесь свежий и чистый, хотя в помещении нет окон и довольно тесно: десять квадратных метров – не больше. Но Близне так даже больше нравится – он привык забиваться в углы и в просторных залах чувствует себя неуютно: все время ждет, что кто-то бесшумно подкрадется к нему и крикнет в ухо, ударит по голове или пнет под зад. Он садится на стул, устраивается поудобнее на мягкой подушке, ставит локти на столешницу и с удовольствием отмечает, что может двигаться, не вздрагивая и не кривясь от боли. Какая роскошь. Он не хочет возвращаться назад. Здесь есть все, что нужно: он читал о бункерах – их строили для того, чтобы много людей могли безвыходно провести там несколько лет в случае ядерной войны или другого бедствия. А это помещение очень похоже на бункер. Значит, здесь можно ходить по комнатам, трогать вещи, валяться на кровати, оставлять обертки от печенья, молчать сколько пожелаешь, не опасаясь окрика: “Отвечай, поросеныш!” – и никогда не выходить на поверхность. Да, он, определенно, хочет здесь остаться. Вот посидит еще немного и обойдет свои новые владения: где-то должны быть кухня, спальня, ванная и туалет. Хорошо бы тут был телевизор. Близна тихо говорит:
– Я здесь главный.
Сверху звучит издевательский голос:
– Что ты сказал?
Стены Убежища растворяются. Близна хочет протянуть руку, чтобы ухватиться за что-нибудь: стул, столешницу, дверной косяк – но все становится прозрачным и тает на глазах. Нечестно, нечестно, нечестно! Наказание закончилось, ремень отброшен на пол, но Близна все равно кричит без слов, воет, захлебывается слезами и бьется всем телом. Отец одним движением разворачивает его лицом к себе, бьет по щекам вполсилы.
– Заткнись, ну! Убивают тебя, что ли? – В голосе звучит досада. В конце концов, поросеныш заслужил небольшую трепку, и нечего орать так, словно он спятил. Еще соседи сбегутся. В наше время все норовят сунуть нос в чужое дело, а во времена, когда отец Близны был мальчиком, то, что творилось за закрытыми дверями, за ними и оставалось. И никто не поднимал шума, если родители устраивали отпрыску нахлобучку, – это было обычным делом, необходимым злом.
Близна всхлипывает, сжимает кулаки, оттирает ими слезы с лица. Отец исчезает в светящемся проеме, оставив сына в одиночестве; хлопает дверью. В комнате темно. Близна шепчет:
