научного руководителя. Был наивен и не думал о последствиях. Написал Борису Константиновичу письмо, кстати, по правилам старой русской орфографии. Он пригласил в гости. Я волновался, торопился – ведь Зайцеву уже восемьдесят шесть исполнилось. Несмотря на разницу в возрасте, мы сразу же прониклись друг к другу глубокой симпатией. Он поразил меня аристократизмом, благородным обликом, учтивостью. Я же подкупил его тем, что за полвека жизни Зайцева в изгнании оказался единственным французом, который заинтересовался его творчеством, а ведь на литературный путь его благословил Антон Павлович Чехов. Своей магистерской диссертацией я покорил Бориса Константиновича. И еще – своим русским языком. Ему было важно, что я говорю как соотечественник. Кстати, во время студенчества в Сорбонне обо мне ходили легенды, что на самом деле я не Ренэ Герра, а Роман Герасимов: в лучшем случае моя бабушка – русская графиня, а в худшем – я агент КГБ. Знаете, я ведь даже мечтаю по-русски, хотя коренной француз. Когда в начале восьмидесятых в Сорбонне я защищал уже докторскую по его творчеству, дама из жюри сказала: «Мы понимаем, ваша диссертация – долг памяти, это трогательно. Но его шестьдесят лет не печатают на родине. Он даже не второстепенный писатель, он вообще не писатель!» Однако с 1989-го в России вышло три десятка его книг общим тиражом больше миллиона экземпляров, и тут вдруг все поразились: оказывается, Зайцев великий писатель, вот какой Герра хитрый! И кинулись покупать его книги. Я долго был на стороне побежденных, но когда Борис Константинович, как и Бунин, Шмелев, Ремизов, Ходасевич, Адамович, Георгий Иванов, Мережковский, Гиппиус, триумфально вернулись в Россию – увы, посмертно, – оказался на стороне победителей. – Откуда у вас столь безупречный русский язык? – Моя семья из Прованса. Родителям принадлежали дома в Ницце, но в пятидесятых годах мы жили в Каннах – мама Жанет работала директором женской гимназии. Однажды там появилась пожилая дама и на ломаном французском попросила маму дать внучке несколько уроков математики. Обращаться с подобными вопросами к директору было не принято, тем более что мама уже давно не преподавала, но по доброте сердечной согласилась. Причем без всякого вознаграждения, но дама, ее звали Валентина Павловна Рассудовская, возразила: дескать, они – люди бедные, но гордые, и взамен предложила давать маминым детям уроки русского языка. Но кому на Лазурном Берегу в 1957-м, спустя всего четыре года после смерти Сталина, был нужен русский?! Однако чтобы не обидеть старушку, мама обещала поинтересоваться у сыновей. Брат отказался, а я согласился, хотя уже изучал английский, немецкий и латынь. Валентина Павловна учила меня читать и писать по старой орфографии. Ее семья жила по соседству, очень скромно: темно, иконы, лампады, большой стол, скамья. Муж, подпоручик царской армии, во время Гражданской воевал у генерала Юденича. Я наблюдал, слушал разговоры – их дом был настоящим проходным двором – и невольно погружался в русскую стихию. Очень увлекся и сутками
СКАЧАТЬ
