Парфетки и мовешки. Татьяна Лассунская-Наркович

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ перед нею девочки, которая, запинаясь, читала молитву, но вдруг растерянно остановилась.

      – Ну-ка, подскажи соседке, – обращаясь к Гане, сказал священник.

      Ганя спокойным, твердым голосом продолжила молитву и дочитала до конца.

      – Хорошо, девочка, видать, что знаешь, – ободрил ее батюшка. – Как твоя фамилия-то? Савченко, говоришь? Ну так скажи мне, Савченко, еще и «Верую».

      И снова Ганя отвечала, не чувствуя ни страха, ни волнения. По требованию батюшки рассказала она и о сотворении мира, и об изгнании Адама и Евы из рая. Батюшка внимательно прислушивался к ее ответу и одобрительно кивал головой.

      – Молодец, и Закон знаешь хорошо, и отвечаешь толково. Ну, а скажи ты мне по совести, Боженьке-то усердно ли молишься?

      – Молюсь, батюшка, – прямо глядя в глаза священнику, твердо ответила Ганя.

      – А в церковь часто ли ходишь?

      – Каждый праздник и под праздник.

      – Вот за это хвалю, – ласково взглянув на новенькую, сказал батюшка. – Ну что же, тебя и держать дольше не буду, иди с Богом, – и быстрым движением руки вписал в экзаменационный листок крупное «12»[6].

      Пепиньерка тотчас подскочила к Гане и повела ее к соседнему столу.

      Костлявая, нервная учительница в очках раздраженно говорила стоявшей перед ней красной от волнения Соне Завадской:

      – Ничего не знаешь, прямо поразительно, – она пожала плечами и с каким-то страданием в голосе добавила:

      – Ну, скажи хоть, сколько будет пять да три.

      – Девять, – подумав, робко ответила Завадская.

      Учительницу так и передернуло:

      – Ужасно, даже этого не знает!

      И костлявая рука с размаху поставила «шестерку».

      Ганя со страхом смотрела в морщинистое не по годам лицо m-lle Ершовой, или «Щуки», как называли ее институтки, часто прибавляя к этому прозвищу еще и «зубастая». Действительно, лицо Ершовой напоминало рыбу: узкое, длинное, с громадным ртом и с торчавшими как-то вперед зубами; белесоватые выпуклые глаза дополняли сходство. В институте ее не любили за раздражительность и боялись. Ничто так не выводило ее из себя, как если кто-либо из воспитанниц позволял себе крикнуть из-за угла: «Щука!»

      Это прозвище приводило ее в ярость. С пылающими щеками она бросалась отыскивать виновную, которую, по близорукости, не успевала разглядеть в лицо. Но поиски обычно не помогали, девочка исчезала бесследно. Пробовала Ершова жаловаться классным дамам («классюхам» или «синявкам», как называли их между собой воспитанницы), но и те ничем не могли ей помочь: никакие увещевания и даже угрозы не действовали на институток. По правде говоря, даже институтское начальство не могло не согласиться с меткостью ее клички, и дамы между собой нередко сами называли Ершову «Щукой».

      «Злая, наверное, ой, злая, – думала Ганя, следя за тем, как нервно подергивалось лицо Щуки. – Глаза-то СКАЧАТЬ