Николай Языков: биография поэта. Алексей Биргер

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ дня его выносить, предметом выгодного торга…

      Он перехватывает взгляд Ивана Киреевского, понимает, о чем тот невольно подумал: молчание не равно насильственной немоте, молчание добровольно принимается, и, при всем сострадании к Ивану Васильевичу, – а может, из-за него именно, – начинает заводиться.

      – Однако ж, мнится мне иногда, что Филарет больше порой актером бывает, чем истинно чувствующим пастырем. Вот это слово в память Сергию, оно небывало, я его и Гоголю послал. Но обратите внимание, все проповеди у него по одной методе построены, по совершенно рассудочной, и сама эта удобная метода позволяет слушателями и читателями завладевать. Взять одну фразу и вести ее рефреном, разные грани ее смысла освещая… Когда один раз навык к таким построениям появился, то можно сколько угодно замечательных речей одну за другой прочеканить, с одного штампа. Это как ямб четырехстопный: один раз толком овладев, всегда писать гладко будешь, да только гладкость-то эта – гладкость скольжения по льду, а не борьбы со встречными волнами. Скользят по льду коньки, а внутрь не проникают, лишь ротозеям на радость, как ловко перед ними вензеля выписывают. Вот и получается, что имеем мы повторение слов, а не духа, скорлупу дела, а не ядро дела.

      – Где ж там вензеля? – спрашивает Петр Киреевский.

      И Шевырев успевает вступить:

      – Перед ловким актером Пушкин бы не склонился, не был бы потрясен.

      Ну да, ну да, эта история с обменом стихами между Пушкиным и Филаретом. Всем известно. Пушкин написал:

      Дар напрасный, дар случайный,

      Жизнь, зачем ты мне дана?

      Иль зачем судьбою тайной

      Ты на казнь осуждена?..

      А Филарет возразил, горячо и скоро:

      Не напрасно, не случайно

      Жизнь от Бога мне дана,

      Не без воли Бога тайной

      И на казнь осуждена.

      Сам я своенравной властью

      Зло из темных бездн воззвал,

      Сам наполнил душу страстью,

      Ум сомненьем взволновал.

      Вспомнись мне, забвенный мною!

      Просияй сквозь сумрак дум —

      И созиждется Тобою

      Сердце чисто, светел ум!

      И Пушкин откликнулся:

      …Твоим огнем душа палима

      Отвергла мрак земных сует,

      И внемлет арфе Серафима

      В священном ужасе поэт.

      – При чем тут это? – возражает Языков и Шевыреву и Петру Васильевичу. – Я о другом, о конкретном. Вот, новое слово о Сергии Радонежском – о пути воинов Христовых. Разве равно оно первому?

      – Что ж тебе в нем не нравится, Николай Михайлович? – спрашивает Хомяков.

      – Да хотя бы то, что… – он медлит. Опять приходит на ум, что и этот спор он затевает не для того, чтобы установить истину, а для того, чтобы обойти подальше, путем глухим и окольным, самую главную – сердечную – истину, оставить ее покоиться в стороне; чтобы она не преследовала, СКАЧАТЬ