Дом Поэта. Лидия Чуковская

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ Для насмешливости необходимы вкус, юмор, чувство меры, словесная меткость. Назвать постаревшую женщину, в молодости красивую, а потом поблекшую, «драной кошкой» – какая же это насмешливость? Не насмешливый ум у автора мемуаров, а заурядно-грубый. Это не та простонародная грубость, какая свойственна языку крестьянина или языку Шекспира: смелость в названии предмета его именем. Это грубость конторы жилуправления, продавщиц в магазине, секретарш в учреждениях, грубость того пассажира, который в трамвае проталкивается сквозь густо-сбитую толпу, никого не прося подвинуться и не извиняясь. Распихивает всех локтями, наступает всем на ноги, и дело с концом. Грубость склочной коммунальной кухни, где заведено плевать соседке в суп.

      Грубость нашего времени, нашего чиновничества, заразившая улицу. Или наоборот: грубость улицы, заразившая наших чиновников.

      Желая доказать свою исконно-посконную родственность «человеку массы», Надежда Яковлевна старательно употребляет такие словечки как «славная порода бабенок» (95) [88], «девчонкин мужик совершенный сопляк» (146) [135] и трижды утверждает в своей книге, что она любит и ценит мат.

      Все эти выверты – и сопляк и бабенка – звучат из философических, бергсоно-шарденовских уст мемуаристки кривлянием, натяжкой, фальшью; воображая, вероятно, что любовью к грубости она следует пристрастию Мандельштама к «обмирщению языка», она, в действительности, владеет вульгаризмами так же неумело, как языком литературным; она полагает, например, будто «дать деру» значит «выдрать», в то время как «дать деру» значит «удрать»; или, например, «подыгрывает под», а не подыгрывает кому-нибудь или чему-нибудь.

      Таковы ее вульгаризмы, которыми, как она полагает, она родственна сопляку и бабенке. Опять-таки самообольщение: никакая бабенка не скажет «дать деру» вместо выдрать, и всякий сопляк подыгрывает гитаристу, а не под гитариста. Ее литературный слог – слог запыхавшегося репортера, который строчит размашисто, развязно, хлестко, бойко, иногда – выразительно, но не имеет времени не только сбегать в библиотеку за справкой, но и перечесть собственную рукопись. «Стоявшие на высших ступеньках начальники уже знали о пред стоящем докладе» (166) [153–154]; «мне много лет не давали защитить диссертацию, что давало хоть каплю денег» (166) [254]*; «у него был за это нагоняй» (вместо «ему», 382 [347]); «по незначительному поводу, никакого значения не имеющему» (497) [450] и т. д. и т. п. и пр.

      Владеет ли Надежда Яковлевна ухищрениями матерщины, которой объясняется в любви, не знаю; в печати ни у нас, ни на Западе, мат пока еще не принят, так что во «Второй книге» она лишена возможности блеснуть. Как бы там ни было, мне мат гнусен до тошноты, но еще много гнуснее те высокие мотивы, которыми обосновывает Надежда Яковлевна свою любовь. «Я люблю мат, в нем проявление жизни», – возглашает она (329) [300]. (Какой жизни? Кулаком в зубы – это ведь тоже проявление жизни.) Надежда Яковлевна обосновывает свое пристрастие двояко: патриотически – раз и либерально – два.

      Густой южный мат ее удовлетворяет не вполне. Украине Надежда Яковлевна предпочитает Россию, Киеву – Москву и, соответственно, киевскому СКАЧАТЬ