президент, знают только история и, наверное, его бывший партнер по переговорам, но он пропал, как только Ленчик на пике своей популярности в городе подался на выборы в мэры. И каково же было удивление политологов и социологов, когда по всем их опросам этот старый маразматик (а они так его называли) стал лидировать в предвыборной гонке! Что тут сказалось, понять не мог никто: то ли ностальгия по колбасе за два двадцать и водке по три шестьдесят две в эпоху роста цен и дефицита, то ли просто протестные убеждения народных масс, – но шухер случился большой. Приезжали даже консультанты из центра – но нет: его рейтинг, паскуда, только рос. И вот незадача: чем больше Ленчика хаяли-поносили, тем увереннее были он и его кривая роста. В конце концов его все же сняли с дистанции, не найдя ничего лучше, чем привлечь к этому его дебила сынишку, пообещав ему, видно, проездной на городскую карусель либо экскурсию в главный «Макдональдс» страны на Тверской, но факт остается фактом: папашу он сдал. Мешая русские слова с феней, он выступил на городском телевидении, рассказав при этом, что у него есть документ, подтверждающий его, то есть отца, зоофилические наклонности, и все собаки и даже кошки в городе, если бы могли, подтвердили бы его, сына, слова. Папашу тут же, в парадном мундире маршала, скрутили и сдали в дурку на освидетельствование. Выпустили его ровно через четыре года, как раз накануне новой предвыборой гонки, но, наевшись лечебного борща в больничке, изрядно потускневший Ленчик решился лишь на то, что пришел голосовать в больничной пижаме с биркой «Первая демократическая жертва России». Дальше, видно, не пережив предательства близких, он стал угасать на глазах. После его смерти сынок, ставший к тому времени бандосом, видно, раскаявшись, спер где-то бюст Брежнева и водрузил его на могиле отца, чем сделал ее точкой скорби униженных и оскорбленных демократическими режимами разных периодов. Вот и Федор с Саней, иногда заходившие на кладбище навестить уже ушедших друзей, завели традицию возлагать деду-баламуту букет гвоздик, заодно помянув веселое время самой дешевой на их памяти продовольственной корзины.
Потом они подошли к новому памятнику солдатам всех войн, который по замыслу автора (как говорят в народе, сделавшего точную копию с революционных матросов, встречающих поезда метро на станции «Площадь Революции»), видимо, должен был воплощать в себе связь времен, что является новым концептуальным ходом в монументальном искусстве. Ребята, если честно, были рады и такому творчеству, так как каждый, приходя сюда, нес в мыслях свое, а это невозможно было опрокинуть даже скульпторам-новаторам.
Помянув друзей и товарищей, двинули к месту захоронения загадочного ботаника. На его могиле Федор торжественно доложил покойному про свои приключения с зайцем и, хлопнув двести за упокой, попросил его разузнать там, может ли эстонский косой иметь душевное обличье, и по возможности проинформировать его, Федора, по налаженному каналу, то есть в ближайшем сне его товарища.
