Тайны мужского и женского в художественных интуициях Н.В. Гоголя. С. В. Синцова

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ достоинства он, Кочкарев, отнять у Агафьи Тихоновны не сможет, псевдосваха уже перед Жевакиным ставит подобие кривого зеркала, высмеивая его телесные уродства: петушью ногу, фигуру, личность. Так вновь возникает мотив облаивания, но уже сопряженный с неким подобием «плевания в глаза». Не случайно Жевакин, как и описанный Кочкаревым шустрый чиновник, не обижается на хулителя. Он просит и просит его женить, как знакомый Кочкарева просил о прибавке жалованья. Но если молодой человек добился-таки своего, то Жевакин не получил желаемого.

      Кочкарев в IХ явлении продолжает его хаять, следуя взятой на себя роли «лающей свахи». «Да ведь это просто черт знает что, набитый дурак» (1, V, с. 147), «пьяница!.. Помилуйте, отъявленный мерзавец!» (1, V, с. 47). Он тут же «науськивает» Агафью Тихоновну прогнать появившегося Жевакина (как уже делал это). А отсутствующего Подколесина называет «мерзавцем», как бы «перетасовывая» его с Жевакиным. А тот уже в присутствии Агафьи Тихоновны продолжает «попрошайничать» о снисходительности, «облаивая» уже сам («зеркало» Кочкарева) свою невзрачную внешность (лысина). Оставшись один (явление ХI), он выглядит «кривым отражением» своего удачливого предшественника, который все-таки выклянчил прибавку к жалованью. Жевакин не только остался с носом, но и похож на некие многочисленные осколки разбитого зеркала, поскольку отказали ему в семнадцатый раз, и ситуации отказа похожи одна на другую.

      Так опять «проявляется» скрытый пока мотив разрушения – следствие «перетасовывания» прежде сформированных ситуаций. И сквозь воображаемые «обломки» опять проглядывает нечто вроде «окна» – смутно угадываемого внутреннего взора, направленного одновременно и в душу женщины, и на самого мужчину.

      «Жевакин. (Ходит по комнате в размышлении.) Да… Вот эта уж будет, никак, семнадцатая невеста!.. И чего же ей, однако ж, хочется? Чего бы ей, например, эдак… с какой стати… (Подумав.) Темно, чрезвычайно темно! Добро бы был нехорош чем. (Осматривается.)» (1, V, с. 48).

      Этот взор упирается в тайну («Темно, чрезвычайно темно!»), и тайна эта одновременно характеризует и женскую, и мужскую души, непостижимое хитросплетение движущих ими причин (опять мотив подвала, но в его психологических оттенках значений).

      Этот новый оттенок смысла, неожиданно «выскочивший из колоды» мотивов, знаменует начало сближения («перетасовывание») мужского и женского. Ключевым в этом плане становится явление ХIV, где впервые Агафья Тихоновна и Подколесин мирно беседуют. Темы их беседы (катание на лодке, любимые цветы, екатерингофское гуляние) чем-то предвосхищают желаемую идиллию семейной жизни. Данный оттенок почти абсолютного психологического совпадения подчеркнут шестью (!) долгими паузами (перекличка с молчанием Жевакина). Каждая из них наполнена одновременным внутренним созерцанием Агафьей Тихоновной и Подколесиным то долгой прогулки на лодке жарким летним днем, то нюхания цветка, то совместной прогулки в парке, то будничных впечатлений от похода в должность, которыми СКАЧАТЬ