Пророчество. О войне, людях и событиях. Михаил Сверлов

Чтение книги онлайн.

      Генрих родился в семье дорожного мастера. Его прадед, дед, отец строили хорошие немецкие дороги и мосты. Одно время дедушка с бабушкой работали в России, где выучили русский язык. Поработал в России и отец Генриха – Фриц. Он даже женился в России, взяв в жёны невесту из другой работающей там немецкой семьи. Но, когда в России начались революционные волнения, они уехали назад в Германию. Их дело набирало силу, и уже к тридцатому году это была серьёзная дорожно-строительная фирма «Крюгер и сыновья». С приходом к власти Гитлера дела пошли ещё лучше. Старшие братья Генриха вступили в Национал-социалистическую партию и во всём поддерживали фюрера. Отец с матерью с осторожностью смотрели на всё, что творилось в Германии, занимая нейтральную позицию.

      Бабушка с малых лет обучала внуков русскому языку. Она много говорила о великом русском народе. Об их неистребимой любви к своей Родине, свободе и независимости от кого бы то ни было. Это она привила Генриху любовь к поэзии, в том числе и русской. Правда, в Гитлерюгенте ему серьёзно «подкорректировали» знания о русских, как о низшей расе. Достаточно много времени уделялось и осознанию им места этих варваров в бурно развивающейся истории двадцатого века. Так что в этом юноше каким-то немыслимым образом сплелись детские восторженные воспоминания бабушки о русских и ненависть к своим потенциальным, а впоследствии, и прямым противникам. Любовь к литературе, искусству, музыке, включая и русских писателей, поэтов, композиторов и пренебрежительное отношение к народу в целом.

      По настоянию отца он поступил в инженерно-строительный институт, где обучался строительным специальностям. Поэтому, когда его призвали в армию, он стал служить в военно-строительных частях вермахта.

      И вот он, раненый лежит где-то на чердаке какого-то русского дома, и простая крестьянка лечит его.

      «Как это всё мерзко, – думал он, лёжа на сеновале. – На территории контролируемой германскими войсками он должен от кого-то прятаться. Он, немецкий офицер!»

      Правда, признавался он сам себе, если бы не эта крестьянка, то его давно уже не было бы в живых.

      Он вспоминал, как бабушка говорила ему о великом сострадании русских к чужой беде, чужой боли. О большом русском сердце. «Но ведь они враги! Так какое к черту, может быть сострадание к врагу!?» И всё же он был жив, и за ним ухаживала эта простая русская женщина…

      «А с кем это я говорил по-немецки? С ней? – неожиданно подумал Генрих. – Да это просто бред какой-то! В захудалой русской деревне крестьянки говорят по-немецки? Причудится же такое!»