стальной душой. Еще бы – когда вся Земля внизу… Про кого на Луне? Нет, не слышал… Ха-ха-ха, это вы шутите, веселый вы… А у вас странно как-то. Ну, необычно. Это у вас везде так, или только в особом отделе? Сколько ж тут черепов-то на полках, Господи – прямо как книги стоят. И с бирками, ты смотри… Нет, я не в том смысле. Раз лежат, значит надо. Экспертиза там, картотека. Я понимаю. Я понимаю. Что вы говорите… И как только сохранился… А это, над глазом – от ледоруба? Моя. Там еще две анкеты было. Теперь сказали – последняя проверка, и на Байконур. Да. Готов. Так я ведь, товарищ полковник, все это подробно… Просто про себя рассказать, с детства? Да нет, спасибо, мне удобно… Ну, если положено. А вы бы сделали такие подголовники, как в машинах. А то подушечка падать будет, если наклонится… Ага, а я-то думаю, зачем у вас зеркало такое на стене. А вы, значит, другое на стол ставите. Какая свеча толстая… Из чьего? Ха-ха-ха, шутите, товарищ полковник… Удивительно. Честное слово, первый раз вижу. Читал только, что так можно сделать, а сам не видел. Поразительно. Как будто коридор какой-то. Куда? Вот в это? Господи Христе, сколько у вас зеркал-то, прямо парикмахерская. Да нет, что вы, товарищ полковник… Что вы. Это присказка, от бабки прилипла. Я научный атеист, иначе бы и в летное не пошел… Помню примерно. Я ведь в маленьком городке родился – знаете, стоит себе у железной дороги, раз в три дня поезд пройдет, и все. Тишина. Улицы грязные, по ним гуси ходят. Пьяных много. И все такое серое – зима, лето, неважно. Две фабрики, кинотеатр. Ну, парк еще – туда, понятно, лучше вообще было не соваться. И вот, знаете – иногда в небе загудит – поднимаешь глаза и смотришь. Да чего объяснять… И еще книги все время читал, всем хорошим в себе им обязан. Самая, конечно, любимая – это «Туманность Андромеды». Очень на меня большое влияние имела. Представляете, железная звезда… И на черной-черной планете стоит радостный советский звездолет с бассейном, вокруг пятно голубого цвета, и где этот свет кончается – враждебная жизнь. Но она света боится и может только таиться во тьме. Медузы какие-то, это я не понял, и еще черный крест – тут, по-моему, на церковников намек. Такой был черный крест, крался в темноте, а там, где свет голубой, люди работают, анамезон добывают. И тут этот черный крест по ним чем-то непонятным как пальнет! Целился в самого Эрга Ноора, но его Низа Крит заслонила своей грудью. И наши потом отомстили – ядерный удар до горизонта, Низу Крит спасли, а главных медуз поймали, и в Москву. Я еще читал и думал – как же люди в наших посольствах за рубежом работают! Хорошая книга. А еще другую помню. Там какая-то пещера была, что ли… Или нет, пещера потом была, не пещера, а коридоры. Низкие коридоры, а на потолках – копоть от факелов. Это воины по ночам все время с факелами ходили, стерегли господина царевича. Говорили, от аккадов. На самом деле от брата стерегли, конечно… Вы, господин начальник северной башни, простите меня, если я не то говорю, только у нас все так считают – и воины, и слуги. А если язык мне велите отрезать, так вам все равно любой то же самое скажет. Это сама царица Шубад такой гарнизон здесь поставила, от Мескаламдуга. Он как на охоту поедет, так всегда мимо южной стены проезжает, и с ним двести воинов в медных колпаках – это что ж, на львов охотиться? Все об этом говорят… то есть как? Да вы что, господин начальник северной башни, опять пятилистника нажевались? Нинхурсаг я, жрец Арраты и резчик печатей. То есть, когда вырасту, буду жрецом и резчиком, пока я маленький еще… Да что вы пишите, вы ж меня знаете. Еще уздечку мне подарили с медными бляхами. Не помните? Почему… Сейчас…Сидели это мы с Намтурой – ну, знаете, у которого уши отрезанные, он меня треугольник вырезать учил. Тяжелее всего для меня. Там сначала делаешь два глубоких надреза, а потом надо с третьей стороны широким резцом подцепить, и… Ну да, а тут снаружи кто-то занавес срывает, нагло так – мы глаза поднимаем, а там два воина стоят. Радость, говорят, какая! Наш царевич уже не царевич, а великий царь Аббарагги! Только что отбыл к божеству Нанне, ну и нам, выходит, надо собираться. Намтура заплакал от счастья, запел что-то по-аккадски и стал свои тряпки в узел вязать. А я сразу во двор пошел, сказал только, чтобы Намтура резцы собрал. А во дворе – Уршу-победитель! – воины с факелами, и светло, как днем… Да нет, что вы, господин начальник северной башни! Конечно нет. Это просто Намтура так бормочет все время… Нет, и жертв никогда не приносил. Не надо. Я теперь нун великого царя Абарагги, мне так запросто ушей не отрежешь, на это царский указ нужен… Ладно, прощаю. Да, и колесницы с быками уже стояли. Тут ко мне господин владыка засова подходит – на, говорит, Нинхурсаг, кинжал из государственной бронзы, ты уже взрослый. И еще ячменной муки дал мешочек – сваришь, говорит, себе еды в дороге. Тут я смотрю, а по двору эти ходят, в медных колпаках. Ну, думаю, великий Уршу! То есть, великий Ану! Помирились, значит, Мескаламдуг с Абарагги… Да и то – с царем как ссориться будешь, когда у него каждое слово – Ану. Тут мне мою колесницу показали, ну, я на нее и влез. Там еще один мальчик стоял – он быками управлял. Я его раньше даже не видел. Помню только, бусы у него были из бирюзы, дорогие бусы. И кинжал за поясом – тоже только что дали. В общем, оглянулся я на крепость, взгрустнул немного. Но тут облака разошлись, и в просвете Нанна как засияет… И сразу мне легко стало и весело… Тут в скале возле конюшен плиту отодвинули – а там вход в пещеру. Я и не знал раньше, что там пещера, думал, там царевичу гробницу будут строить. Правда,
СКАЧАТЬ
