Майор Вихрь. Семнадцать мгновений весны. Приказано выжить. Юлиан Семенов

Чтение книги онлайн.

      Они шли со старухой по дороге, которая вилась среди полей. Вдали, на юге, громоздились горы. Они были в сиреневой утренней дымке. Когда Коля и старуха поднимались на взгорья, распахивался громадный обзор: места были красивые, холмистые, поля разрывались синими лесами, торчали островерхие крыши костелов, они казались игрушечными, видно их было за многие километры, потому что воздух был прозрачен, как вода ранним утром в маленьких речушках с песчаным дном – каждую песчинку видно, словно под микроскопом. Только иногда налетит ветер, тронет воду, замутит ее – песчинки исчезнут, останется желтая масса песка. А потом вдруг настанет тишина, ветер улетит вверх – и снова песчинка отлична от песчинки, лежи себе и рассматривай их. Так и сейчас: иногда налетал ветер, гнал быстрые серые облака, крыши костелов скрывались, но ненадолго. Были видны красные черепичные крыши домиков. Курились дымки. Голосили петухи. Шло утро.

      – Большевики такие страшные, что пан бежит от них? – спросила старуха.

      – Я ищу свою невесту. Она ушла с родителями. Все уходили, и они ушли.

      Старуха взглянула на Колю и сказала:

      – Пан знает, что у него порван пиджак на спине?

      – Знаю, – ответил Коля, хотя он не знал про это – видимо, порвал в лесу.

      – Немцы любят опрятных панов, – сказала старуха и внимательно посмотрела на Колю.

      – Я тоже люблю опрятность, – ответил он. – Приду туда и зашью.

      От дороги отходила тропинка к маленькому домику, стоявшему возле леса.

      – Мне сюда, – сказала старуха. – До свидания, пан.

      – Всего хорошего. Спасибо, пани. Вы что, специально носили свечу в часовенку?

      – Нет, я шла из Кракова, там в тюрьме мой сын.

      – За что ж его?

      – За разное, – ответила старуха.

      – Если хотите, я могу прийти помочь вам по хозяйству, – сказал Коля. – Отсюда недалеко до лагеря?

      – Километров пять. Не беспокойтесь. У меня два внука, мы управляемся. А пиджак зашейте, немцы не любят тех, кто неопрятно одет.