Окраина. Альманах. Евгения Долгинова

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ им идти? Кто им что покажет? Да и захочет ли ещё он, такой, пойтито, когда у него душа – не развита? А вот на соседа посмотреть, на собутыльника посмотреть – захочет! И придёт в театр, в наш театр придёт, где этот его соседсобутыльник играет! А там чтонибудь и поймёт, глядишь.

      – А вам, Римма Васильевна, не обидно, что Гран При теперь не дадут?

      – Знаешь, Соня, мне достаточно того, что Семён сказал. А он сказал – мы лучшие. И хватит.

      «В концето концов жизнь сложилась как надо, – думала Фомина. – Долго ли бы я в той же Москве продержалась? Да меня б там сожрали мои амбиции. Я бы там жопу порвала на германский крест, чтобы стать лучше всех. И всё равно не стала бы, потому что невозможно это: там все разные, а лучшего – нет. И с моим темпераментом валялась бы сейчас гденибудь в Склифосовского… А Семён всё правильно сказал. В Бельске я на месте, и дело моё там – большое. Ну, а что в режиссуре я коечто понимаю, это вот даже Вадик доказал».

      Эх, Вадик, Вадик…

      …

      Гроб прибыл закрытый, оно и понятно.

      Народу было немного, и это тоже было понятно: родных у Королевича пшик, а друзья… какие у него могли быть друзья?

      Стоял в стороне какойто парень, руки в карманы, щека оттопыривается, как будто за ней леденец. За спиной гитара. Петь он собрался тут, что ли?

      Ирина Каримова – ктото позвонил ей – пришла, прятала лицо на груди Сергея Палыча, ревела тихонько.

      У Любы лицо тоже было в слезах.

      Соня не плакала. Рядом с ней стоял Сазонов.

      И цветы, цветы… гроб утопал в них.

      – Как на премьере… – прошептал ктото.

      – Спасибо, дети, что пришли, – сказала Фомина. – Простимся с Вадиком. Он был светлая душа, и умер светло. Все люди покрыты коркой. Толстой коркой… Не прошибить. А он был – без кожи.

      Под эти слова гроб опустили в землю.

      Поставили крест, укрепили фотографию.

      С фотографии застенчиво смотрел Королевич.

      Был он не похож на себя настоящего, точнее на себя живого, потому что кто ж знает, удаётся ли нам при жизни стать настоящими? Может, это возможно только после смерти? Потому что смерть, как ни крути, подводит черту. И если человек – это парадигма всех своих мыслей и поступков, от начала сознательной жизни до её конца, то только после смерти и можно сказать, кто он, собственно, был такой. Потому что при жизни – он не перестаёт меняться…

      С другой стороны, после смерти его уже нет среди нас, есть только память о нём. А память – избирательна и лукава. Память приукрашивает или чересчур очерняет. Память изобилует лакунами, а иногда хранит то, чего и не было вовсе. Иными словами, она – тоже искусство.

      Теперь Королевич принадлежал искусству полностью.

      Когданибудь ему будет принадлежать и она, Римма.

      …

      – Римма Васильевна… – Каримова с зарёванным лицом подошла к ней. – СКАЧАТЬ