как, например, в знаменитом предисловии к «Кромвелю» В. Гюго (1827), а свою национальную литературу – с литературами других стран, как в книгах Ж. де Сталь «О литературе» (1808) и «О Германии» (1810–1813), в статьях молодого Т. Карлейля о Жан-Поле, Гёте, Л. Тике (1827–1828) и т.п. В тесном взаимодействии с современной литературой и философией (преимущественно немецкой) в первой трети XIX в. сформировалась целая плеяда блестящих французских историков (О. Тьерри, П. де Барант, Ф. Гизо, Ж. Мишле и др.)46, оказавшая мощное влияние на «историческое воображение» XIX в. в целом, включая писателей-реалистов47. Наконец, третье направление развития историзма в XIX в. связано с немецкой «исторической школой» (Б. Нибур, Л. ф. Ранке, И.Г. Дройзен, Я. Буркхардт, Т. Моммзен и др.), инициаторами которой выступили еще при жизни Гегеля, что важно, не профессиональные философы, а правовед Ф.К. ф. Савиньи48 и филолог-мыслитель В. ф. Гумбольдт. Благодаря в особенности усилиям великих немецких историков XIX в. понятие «философия истории» (в русском варианте – «историософия»), в сущности, утратило продуктивный смысл для научного исследования и для культурного сознания уже после Гегеля, сохранившись в ХХ в. лишь в более или менее мифологизированных представлениях той или иной «опоздавшей нации» (термин Х. Плесснера, 1935). При этом, однако, немецкий историзм XIX в. отличался (особенно во второй половине столетия) «прусским» национализмом и этатизмом, так что сто лет спустя тень «немецкой вины» неизбежно пала и на него: после 1945 г. понятие историзма зачастую отождествлялось с «немецким историзмом» и ассоциировалось с университетскими «мандаринами» донацистской и пронацистской Германии49. Тем не менее именно немецкая критика Гегеля в XIX в. привела к разработке научно-гуманитарных принципов историзма, которые сохраняют свою актуальность в XXI в., поскольку эти принципы противодействуют умственным спекуляциям и сегодня снова и по-новому модному конструктивизму. «Не с помощью Гегеля, – писал Г.-Г. Гадамер, – но только обращаясь к преодолевшим его наукам исторического опыта (гуманитарным наукам. – В.М.) можно действительно определить границу, положенную логике высказывания из нее самой»50. Однако «преодоление Гегеля», как и самого «фантома» идеализированной и мифологизированной классики51 инициировал уже историзм XIX в., научно-методологические принципы которого таковы:
1. Актуальной остается критика В. фон Гумбольдтом («Бэконом исторической эпохи», как его назвал И.Г. Дройзен52) «так называемой философии истории», а равно и всякого идеализма (как «религиозного», так и «атеистического»), в котором тон задает, так или иначе, «теологический» пережиток, давно и комфортно обособившийся от реальности истории, как и от реальности религиозной веры. «Теологическая история, – возражает Гумбольдт коллеге Гегелю (не называя его по имени) в знаменитой программной речи «О задаче историка», произнесенной в Берлинской Королевской Академии наук (1821), – потому никогда
СКАЧАТЬ
<p>46</p>
См.: Реизов Б.Г. Французская романтическая историография [1815–1830]. – Л., 1956.
<p>47</p>
Уайт Х. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX века [1973]. – Екатеринбург, 2002.
<p>48</p>
См.: Немецкая историческая школа права / Под ред П.И. Новгородцева [1896]. – Челябинск, 2010.
<p>49</p>
Jaeger F. / Rüsen J. Geschichte des Historismus. – München 1992; Bradford W.H. The German Tradition of Self-Cultivation: «Bildung» from Humboldt to Thomas Mann. Cambridge (Mass.) 1975; Рингер Ф. Закат немецких мандаринов: Академическое сообщество в Германии, 1890–1933 [1990]. – М., 2008; Тернер Р.С. Историзм, критический метод и прусская профессура с 1740 по 1840 г. [1983] // Новое литературное обозрение. – № 82 (2006). – С. 32–58.
<p>50</p>
Гадамер Х.-Г. Что есть истина? // Логос. – 1991. – № 1. – С. 34.
<p>51</p>
Резвых П. Фантом «немецкой классики» // Классика и классики в социальном и гуманитарном знании / Под ред. И.М. Савельевой и А.В. Полетаева. – М., 2009. – С. 419–434.
<p>52</p>
Дройзен И.Г. Очерк историки [1867] // Он же. Историка. – СПб., 2004. – С. 457.
