Кащеева наука. Юлия Рудышина

Чтение книги онлайн.

      Яблоневый сад пенным прибоем спускался по зеленеющему холму, пряча среди бархатных лепестков почерневший от времени сруб – под покатой крышей, поросшей мхом, тоскливо глядели на мир окошки старого дома. Клеть небольшая, крыша двускатная, бедненько мы жили, но бревна добротные были, сосновые, крыльцо высокое, резное, на пригорочке построил старый мельник избу, да вот только пожить в ней недолго ему довелось.

      За ворота я зашла и нахмурилась, глядя, что трава во дворе уже до колен дотягивается, только тропка узкая к крыльцу ведет, а вроде ж недавно рвала лебеду да бурьян, и когда все позарастать успело?

      Из травы у забора махровые мальвы торчали – огненно-алые, темно-синие и ярко-розовые, словно закат над рекой, казались они из камушков дивных вырезанными. Любила я эти цветы – на высоком пушистом стебле, с широкими темно-зелеными листьями, с густыми соцветиями в виде колокольчиков, они были неприхотливы, росли где придется и даже в засуху не вяли.

      Я пока в дом зашла по скрипучим ступенькам, домовой пропал уже – видать, самовар ставить побёг, с устатку-то трав заварить хорошо бы, а потом корешки разложить у окошка на солнышке, да и поспать немного. Глаза болели, словно песка под веки кто насыпал. Я потерла их, пытаясь прогнать сонливость, а только хуже стало – пёком запекло. И то – почитай два дня не спала, травка та дивная всего несколько денечков цветет, не успеешь в такие дни корешками жароцвета запастись, уже потеряют они силу целебную.

      – Уезжать тебе, хозяйка, надыть, – на печи показался домовой. – Не дело это, терпеть гадости от энтих… татей окаянных.

      Добрый он был у меня, но характерный, баловать любил, а все ж меру знал во многом. Вот и сейчас – видел, что затравили, помочь хотел. А я-то к нему всегда по-человечески относилась – помнила, что кисель ягодный он уважает, ночами не шумела никогда, от забот старика не отвлекала. А работы много было у него – за порядком в доме следить, чтобы мыши не озоровали, чтобы тепло да уютно в избе было, сироте тяжело вести хозяйство самой-то. Похулиганить Кузьма любил иногда, да безобидный был все же – вещи передвинет, ставнями постучит и снова за дело принимается.

      – Куда я поеду-то? – Я устало на лавку опустилась, чувствуя, что камень тяжелый на сердце опускается, дышать стало тяжело, говорить ни о чем не хотелось. – Некуда мне уезжать, нигде не ждут…

      Гляжу, а мордочка домового, который только что был похож на отца моего – любил он облик старого хозяина принимать, – поплыла, словно бы на свежие краски воды плеснули, и на печке уж сидит седой старичок с лицом волосатым, веник к себе прижал, глазищи стали зеленые, как огоньки болотные, что путников в трясину манят.

      – Я знаю, куда тебе уходить! – Жена его, кикимора, из-за печки вылезла. Она была строга да сварлива, что домовой ни сделает, ей все не по нраву – то кастрюли перевернет, то грязи нанесет на лаптях, а все ж любил ее муж, все спускал. И вот стоит Глашка наша, зыркает на меня, руки в боки, юбка колоколом, волосы зеленые торчком. – Слыхивала я про то, что на севере, в СКАЧАТЬ