Часослов Ахашвероша. Андрей Тавров

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ Нет ему прощения до Страшного суда, но ему обещано несомненно, что Суд этот будет. И отсюда его взгляд и голос к оставленным на острове Огненном в тюрьме для пожизненно осужденных (стихотворение «Тюрьма на острове»). Он такой же пожизненно осужденный. Только для него остров – весь мир, весь космос, но кто сказал, что он не может начать петь? И даже в заблуждении, даже блуждая по миру пространств и образов, продолжать тихую, отчаянную и радостную песнь? Это прославление без боязни ошибиться, в этой лазурной грязи превращений, где он мастеровой метаморфоз и пластических метафор. Разве это много? Нет, можно сказать, – ничтожно мало. Но это несомненно есть, и это огромно, это то, что пребывает вместе с ним постоянно здесь. Более того, в его песнопениях, организованных славословиях угадывается отблеск того мира, который обещан и после Второго пришествия – мира неизвестного, но истинного.

      Почему собственно выбран «Часослов» как организующая форма? В традиции часословов западных (в частности, известнейшего «Великолепного часослова герцога Беррийского») всегда присутствует календарь, знаки Зодиака, литургические молитвы, приуроченные к определенным часам – «проекции» их можно угадать и в стихотворной книге, но для нас важна организация времени – развернутого в будущее (и прошлое) и при этом циклического. Что задает свободную форму – весьма подробную (где отдано место и развернутым произведениям и стихотворным миниатюрам) и, вместе с тем, насыщенную мифологическими, метафизическими религиозными смыслами. Причем здесь дан даже не весь годовой круг – описание развернуто лишь до апреля, так что многообразие собранного материала и то, сколько оно вобрало в себя, удивляет. Понятно, что отсылка к «Часослову» братьев Лимбургов – лишь начальная точка в создании своего произведения, но так же, как эти художники отошли от плоскостной миниатюры и внесли в нее черты пространственной перспективы, так поэт, кажется, начал осваивать не совсем известную технику «временной перспективы». Множество деталей, сцен, предметов, которые изображаются в средневековом часослове – заметим, что это не была канонизированная церковная книга – может и должно в современных стихах превратиться в подробное описание мира, где множественность и красота подробностей вовлечена в протяжение времени – времени космического (в строении) и эсхатологического (в преодолении его).

      Никогда раньше, по-видимому, Тавров не был столь многословен, подробен, детализирован, и при том столь многозначен и неистово отрешен от привычной реальности, однако и связан с ней множеством путей и метафор. В чудесной «изначальной» фамилии поэта – Суздальцев помимо слов, сопряженных с именем города, в котором слышатся, «создал», «удаль» и «даль», есть уменьшительность искусного создания, где звучание слилось с легким звоном от тонко откованного украшения, драгоценности. Но он ушел в поэзии от своего имени и сам дал себе имя и выбрал неизвестность далеких южных дорог – Тавров. С этим «тавром» он и вошел в новую литературу. Незримая «Таврия» его имени становится сродни нашему существованию. Вот стихи Андрея Суздальцева, взятые наугад из антологии «Строфы века»: «Мне кажется, я лиц не вижу ваших / свеча трепещет музыке под стать, / и музыка над ней крылами машет, / боясь от угасания отстать». Вот иные строфы – Андрея Таврова из «Часослова Ахашвероша» из стихотворения «Пустынник»:

      Иди, говорит он Аду, и тот идет.

      И в пустыню зарыт, словно циклона глаз,

      он сжимает себя до кости и черное солнце пьет.

      Это я, говорит он, Боже, здесь двое нас.

      И тебя тут нет, как меня тут нет – пустота.

      Я сжимаю ничто себя как подкову в хруст,

      и себе я никто, и могила моя пуста,

      и себе я сам – и земля и могильный груз.

      И кривится небо в ответ, как железо в руке,

      проступая улыбкой, творящей заново свет,

      черный ангел идет к синей, как ночь, реке,

      и рождается мир, словно еж, лучами раздет.

      Дерево каменное растет – сухи сучья рук

      и глаза черны до самой земли, до корней.

      Человек родится. Ягненок бежит на звук.

      И небо, как мать, стоит посреди дверей.

      Или из «Январского послания Ахашвероша»:

      Что скажешь деве, когда она стоит внутри тебя на коленях,

      как черный мерин ахейца в черном коне троянском —

                                                                           живое в мертвом,

      а из локтей ее и бедер бьют родники, и из них

      лакают слон, гриф и дракон?

      Что ты ей скажешь, учуяв вечность и падаль,

      звук разгрызенной раковины и червя с раскаленным гвоздем внутри,

      ее колени внутри твоих.

      Ее голос внутри твоего,

      ее воспоминания внутри твоей подлой и верткой памяти?

      И язык ее словно вепрь, разрывает желуди твоего тела.

      Что ты ей скажешь, какую букву?

      Что ты скажешь себе самому, если его найдешь?

СКАЧАТЬ