Казачьи повести (сборник). Федор Крюков

Чтение книги онлайн.

      – Я колоть не стал, – с трудом выговорил старик сквозь душивший его радостный смех, – Я взял вот таким манером, как д-дам!

      И все залились вместе с ним долгим, задушевно-веселым смехом. Довольны были…

      Терпуг проснулся на другой день поздно, уже в завтрак, и долго не мог сообразить, где он есть? Лежал он не в хате, а под сараем, на кучке старого, сухого конского навоза. В головах был старый полушубок, свернутый шерстью вверх, – кто-то все-таки, видимо, позаботился о нем. В прорехи старой крыши сарая лезли горячие лучи солнца. Светлые, чистые колонны пыли, разрытой курами, стояли косыми рядами, наклонившись в сторону улицы. Мухи роем вились над мутной, больной головой, тяжелой, как свинец. Было все странно, удивительно и незнакомо…

      Медленно выползали из полушубка воспоминания, отрывочные, бессвязные и невероятные. Вот разместились они в ряд, вперемежку с золотыми столбами пыли, и Терпуг замычал вдруг от стыда, как от невыносимой зубной боли. Дико, нелепо и смешно как все вышло… Милые, восторженные мечты о красивом подвиге, о славной молве… прощайте. Засмеют теперь на всех перекрестках, загают… И это он смел мечтать о Гарибальди, он, Никишка Терпуг, сырой, необработанный пень?!

      Он стиснул зубы и зашипел от жгучего ощущения непоправимого позора.

      Пришла мать.

      – У-у, непутева голова! – начала она придавленным, обличающим голосом. – С этих-то пор пьянствовать, вешаться? Честь закупаешь? Мало тебе: вклюнулся в табак – и с водкой снюхаться захотел? И-ы бесстыжая твоя морда!

      Долго выговаривала, попрекала, стыдила. Он молчал, уткнувшись лицом в полушубок, и был неподвижен как камень. Только когда она, понизив голос, с заговорщицким видом спросила: «Деньги-то хочь целы ли? давай приберу!» – он поднял голову и с загоревшимся, злым взглядом обругал ее нехорошими словами.

      – У-у, статуй, черт! – сказала старуха уходя, – Хочь бы мальчонке-то гостинца принес, кобель бесстыжий!..

      Это был единственный упрек, правильность которого признал в душе Терпуг. Дениске следовало бы принести что-нибудь. Но всем распоряжался Копылов, и черт его знает, куда он дел и деньги и товар?… Не хотел этого знать Терпуг, не этого он добивался…

      – Земля, возьми меня! – с горечью отчаяния мысленно воскликнул он и опять глухо застонал от мучительного стыда.

      В обеды пришел полицейский Топчигрязь и с ним трое сидельцев – два старика и длинный молодой парень с желтым, больным лицом. Топчигрязь с некоторым опасением вошел в хату, помолился на образа и сказал ласково:

      – Ну, Микиша, пойдем в правление. Приказано представить…

      Старуха встревожилась, положила ложку и заплакала. Терпуг, не спеша и не глядя на полицейского, продолжал есть. Топчигрязь стоял у порога. Казаки заглядывали в хату из чулана. Ждали. А Терпуг молчал и равнодушно хлебал ложкой вареную калину. И было как-то чудно, странно. Сидельцы постояли и вышли во двор. Послышались оттуда их ленивые, скучные голоса СКАЧАТЬ