Стихотворения. Юрий Казарин

Чтение книги онлайн.

      Эти пальцы, веки эти

      онемели в Рождество.

      Нет на том, соседнем, свете —

      кроме снега – ничего.

      Помнят ли при тёмном свете,

      как зима вползает в лес, —

      птицы, ангелы и дети…

      Население небес.

      Медленно, медленно ваза,

      выпав из левого глаза,

      бьётся. На звук и на свет

      вся распадается. Нет,

      и на цветы, и на воду,

      на пустоту и свободу

      полного небытия…

      Вечная ваза моя.

      Что-то ещё я хотел… Никак.

      Впрочем, уже не важно.

      Знаешь, душа возмужала так,

      что умирать не страшно.

      Стужа слепила пяток ресниц

      в свет, в ледяную ржавость,

      чтоб не забыть перезябших птиц,

      чтобы слеза держалась.

      Мороз проницаем и розов,

      но горек расплывчатый вид,

      где призрак семи паровозов

      дымит в деревеньке, дымит.

      И некому утром приехать,

      и дров остаётся в обрез,

      чтоб выдуть алмазную перхоть

      из оцепеневших небес.

      И водку ласкают селяне,

      и стужей душа восстаёт,

      когда переходит сиянье

      в зияние снежных высот.

      И зябнет у жизни запястье —

      до смерти: в канун Рождества

      сшибаются страшные части

      божественного вещества.

      И смерть наполняет значеньем

      всё, что не уносит с собой:

      то музыку точит мученьем,

      то бред возвышает мольбой.

      Чтоб выйти из сердца, когда

      в своём одиночестве тёмном

      иголками сыплет вода

      в сосуде мороза огромном.

      И космос сжимается в дом

      узлами сосны: спозаранку

      он вывернет снег наизнанку —

      и трогает прорубь ведром…

      За богом случается бог,

      он тоже не может без бога.

      И неба хватает на вдох

      и даже на выдох немного.

      Зима в деревне холоднее:

      в сугробах бездна, леденея,

      сухим огнём отражена.

      Какая близкая она.

      Живу в деревне – прямо в небе,

      о боге думаю, о хлебе.

      И ангелы средь бела дня

      с рябины смотрят на меня.

      Погладил печь – спадает жар.

      Я глину мял и плакал ночью,

      и на плечах всю ночь держал

      округу волчью.

      Распеленай меня. Темно

      под коркой глины, льда и хлеба

      тому, что делает окно

      необходимой частью неба.