Пушкин на юге. И. А. Новиков

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ Чаадаева к Пушкину, пришедшее в Киев на адрес Раевских. Чаадаев в нем выговаривал другу и обронил несколько горьких слов о непрочности дружбы. Неужели же из-за того, что он, покидая Петербург, не простился с Чаадаевым, тот усомнился в его чувствах?

      Пушкин присел на одинокий камень, сильно за день прогретый горячим и пристальным солнцем. Он задумался и ушел весь в себя.

      Любви, надежды, тихой славы

      Не долго тешил нас обман,

      Исчезли юные забавы,

      Как сон, как утренний туман;

      Но в нас горит еще желанье,

      Под гнетом власти роковой

      Нетерпеливою душой

      Отчизны внемлем призыванье.

      Мы ждем в томленье упованья

      Минуты вольности святой,

      Как ждет любовник молодой

      Минуты верного свиданья.

      Пока свободою горим,

      Пока сердца для чести живы,

      Мой друг, отчизне посвятим

      Души прекрасные порывы!

      Товарищ, верь: взойдет она —

      Заря пленительного счастья,

      Россия вспрянет ото сна

      И на обломках самовластья

      Напишет наши имена.

      Пушкин припомнил сейчас эти стихи, написанные им Чаадаеву два тому года назад, и перед ним, живые, воскресли восторженные их ночные беседы, чтения, споры.

      К чему ж тогда холодные эти сомнения в дружбе? Разве она менее крепка, чем дружба Ореста и Пилада? Нет, она была даже больше, чем просто дружба, хотя бы и самая крепкая, ибо их связывали между собою не только личные чувства друг к другу: это было горячее время мечтаний, готовности на подвиг за счастье отечества…

      Солнце склонялось к закату. Миром и тишиной дышало окрест. Как бы сами собою слагались в душе легкие строки, перебивая друг друга. То это было дыхание древности, то жаркие воспоминания юности. Вот она, давняя эта жизнь – грозный храм, лежащий в развалинах! А память о дружбе, о подвиге нетленно жива. И как это вяжется с его молодою верой, что и их имена уцелеют на обломках самовластия… Но минута была тиха, он глядел и на свое прошлое уже издали, и оно также было подернуто сизоватою дымкою времени.

      Ни карандаша, ни бумаги с ним не было, чтобы записать теснившиеся в голове строки, и, когда возвращался к монастырю, как легкое облачко, плыли с ним вместе и те, где он вспоминал греческих юношей, дружба которых пережила столетия, и другие, тесно к ним примыкавшие, но сильнее их, ярче. Он не твердил их вслух, но они колыхались в нем в такт неспешной походке – строки о собственном друге и о себе самом.

      Чаадаев, помнишь ли былое?

      Давно ль с восторгом молодым

      Я мыслил имя роковое

      Предать развалинам иным?

      Но в сердце, бурями смиренном,

      Теперь и лень и тишина,

      И в умиленье вдохновенном,

      На камне, дружбой освященном,

      Пишу я наши имена.

      И действительно, уходя, на все еще теплом, отшлифованном временем СКАЧАТЬ