Время потрясений. 1900-1950 гг.. Дмитрий Быков

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ работа, самодисциплина. Конечно, это слишком прозаический вывод, но надо признать, что это работает, понимаете? Ужасно, но работает.

      Помоги мне, мать-земля!

      С тишиной меня сосватай!

      Глыбы чёрные деля,

      Я стучусь к тебе лопатой.

      Ты всему живому – мать,

      Ты всему живому – сваха!

      Перстень свадебный сыскать

      Помоги мне в комьях праха!

      <…>

      Помоги сыскать кольцо!..

      Я об нём без слёз тоскую

      И, упав, твое лицо

      В губы чёрные целую.

      Посмотрите, как поздно потом, как странно это откликнулось у Смелякова: «…эту чёрную землю сырую, / эту милую землю мою». Это почти эротическое чувство к земле, которую герой так по-фрейдистски копает лопатой. «Что её подымал я лопатой и валил на колени кайлом» – у того же Смелякова. У Смелякова аукнулось через 70 лет! Надо сказать, что это очень характерно для советской литературы – брюсовский культ труда. Конечно, мы с вами гуляки праздные и нам гораздо приятнее вдохновение, нам, поэтам, но Брюсов напоминает нам о том, что работа – самый сильный гипноз.

      И чтобы уж закончить на совсем весёлой ноте, невозможно, конечно, не спеть, не напомнить его городские романсы: «Есть улица в нашей столице, / Есть домик, и в домике том / Ты пятую ночь в огневице / Лежишь на одре роковом». Тоже такой садизм по полной программе. «И каждую ночь регулярно…» Воткнуть в стихи слово «регулярно» до Брюсова вообще никто бы не попробовал!

      И каждую ночь регулярно

      Я здесь под окошком стою,

      И сердце моё благодарно,

      Что видит лампадку твою.

      Ах, если б ты чуяла, знала,

      Чьё сердце стучит у окна!

      Ах, если б в бреду угадала,

      Чья тень поминутно видна!

      <…>

      Твой муж, задремавши на стуле,

      Проспит, что ты шепчешь в бреду;

      А я до зари караулю

      И только при солнце уйду.

      Мне вечером дворники скажут,

      Что ты поутру отошла,

      И молча в окошко укажут

      Тебя посредине стола.

      Войти я к тебе не посмею,

      Но, земный поклон положив,

      Пойду из столицы в Расею

      Рыдать на раздолиях нив.

      Я в камнях промучился долго,

      И в них загубил я свой век.

      Прими меня, матушка-Волга,

      Царица великая рек.

      Это ужас, конечно, но это и стилизация же. На самом деле это обычный городской романс, и он прекрасно чувствует этот городской романс. Брюсову неважно, хороший это вкус, дурной. Ему важна точность стилизации. И конечно, это можно петь в любом кабаке. Правда, здесь есть абсолютно брюсовская нота: он смотрит, как она умирает, и это для него естественно, потому что он обречен быть губителем всего, что любит (несколько так по-уайльдовски). Кстати, лучший перевод «Баллады Редингской тюрьмы» всё-таки исполнен Брюсовым.

      Вот когда на всё это смотришь, тогда и понимаешь, наверно, с особенной полнотой, что всё-таки поэтика работы, точности, дисциплина – это не последняя вещь. И даже когда Брюсову изменяет вкус, ему не изменяет культура, потому СКАЧАТЬ