Хочу на радио «или почему на радио работать не стоит». Александр Кремов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ я решил послушать его в эфире. Дай, думаю, узнаю, чего там человек говорит в микрофон. Оказалось, не говорит ничего: настроил волну, а там, извините, пукают.

      И все это божьим днем, между рекламой и песнями. Хрипы, стоны, кряхтения – ведущий был, воистину, королем. Музыка лишь скромно его оттеняла. Она исправно выполняла роль декорации.

      Песни на «Модерне» были забитой прислугой. Их щемили, шпыняли, щипали за зад…

      Ведущие говорили не только вначале и в конце трека, как это делается сейчас, – выйти в эфир они могли когда их душе угодно. Хоть на припеве, хоть на куплете – попукивания могли возникнуть в любое время. (И даже во время рекламы порой слышался какой-то пердежь.)

      Поставит ведущий, ну, скажем, группу «Кино». Но песню люди все равно не услышат. Поскольку прямо на треке он начнет о чем-то рассказывать. Ну скажем о том, какой вчера у него был классный секс. И группе «Кино» даже станет как-то неловко. Что она мешает слушать про неуемную эрекцию ведущего.

      С концом смены ведущего в эфире менялось не только содержание разговоров. С его уходом перетряхивался весь музыкальный формат. Уходил один диджей – заканчивался Крис Кельми. Приходил другой – начинался Крис Ри. За песней Майкла Джексона следом шел певец Жэка. После Юрия Шатунова мог возникнуть «Юрай Хип».

      Но неистовым на радио «Модерн» было не только веселье.

      Шоу – это, вообще, синдром западный, не наш. Русскому человеку недостаточно просто ржаки – он алчет страдания. Душе нашей чуждо стремление к беззаботному бытию.

      Так вот, «Модерн» был радиостанцией абсолютно свободной. А свобода – это лакмусовая бумажка для всех. И в частности, она лучший проявитель национального характера.

      Что сделает какой-нибудь французский или американский ведущий, если ему в эфире дать больше свободы? Сомнений нет, он станет пошлее шутить. А что будет делать наш «свободный художник»? Ну разумеется: он начнет рубить правду-матку: причитать, критиковать, жаловаться.

      И если уж суждено развлекать, то пусть уж это гнусное развлечение будет с налетом страдания. (В случае моего приятеля – с пердежом.)

      В девяностые русский ведущий освободился от пут цензуры социализма – худсоветов и других нравственных и идеологических препон. А цензурой капитализма – форматом – еще не был до конца опутан. А значит, в тот исторический момент он был независимым абсолютно. Такой свободы не было никогда и ни у кого!

      И отхватив этот ломоть вседозволенности, русский ведущий начинал в эфире скорбеть: метался, стенал, расковыривал человеческие страдания, терзался, снова стенал и страданиям человеческим сострадал.

      На самой свободной, а значит и самой русской по сути своей станции «Модерн», работали самые русские по духу ведущие. У них болью томилось сердце и болела томлением душа.

      Дмитрий Нагиев, например, в эфире все время каялся. Рвал душу. Исповедовался во грехах. «Кто я такой? – стенал он в эфире. – Зачем я есть? В чем смысл моей жизни?»

      Его коллега Аркадий Арнаутский СКАЧАТЬ