Одесса-Париж-Москва. Амшей Нюренберг

Чтение книги онлайн.

      – Да, – робко вставил я, – но о них критика тепло отзывается, новаторами считает, будущность обещает…

      Синаев склонил голову, глаза его налились кровью.

      – Какая критика?! – прошипел он. – Никогда не говорите мне о критике. У нас нет критики. Есть маршаны и их агенты. Критика здесь ремесло, хорошо оплачиваемое. Я никогда не встречал опрятных критиков и никогда не видел честных маршанов.

      Усилия излить как можно больше желчи утомляли его мысль. Синаев передохнул, и я, воспользовавшись этим, спросил:

      – Неужели, дорогой мэтр, все парижские критики дельцы? И все они продаются?

      – Да, все, – ответил он резко.

      – Не верю, не может быть! – сказал я. – Вздор! Есть скромные и честные критики. Люди с большим, светлым умом и теплым сердцем.

      Синаев посмотрел на меня с недоброжелательством, смешанным с жалостью.

      – Не говорите мне об этих дельцах! – и, подавляя раздражение, он громко продолжал:

      – Я их хорошо изучил. За дюжину устриц и бутылку вина они вам все напишут: что вы – Делакруа, Рембрандт и что ваши картины могли бы украсить Лувр… Все напишут, все. У меня с ними разговор короткий: вон из мастерской или…

      Он улыбнулся. Это была улыбка, полная иронии.

      – Или великолепный обед с коньяком и ананасами, – полушепотом добавил он. – С ними иначе нельзя. Очень важно, разумеется, быстро оценить стоимость шкуры пишущего.

      Несколько минут он молчит.

      Внимательно рассматриваю его работы. Бледно-желтые и голубоватые мраморы и серые камни, высеченные опытной, уверенной, но не взволнованной рукой.

      Рядом со мной в мраморе бюст молодой женщины. Удивительно мягкое лицо с вьющимися, любовно отделанными волосами. Бюст был укреплен на высоком станке и торжественно возвышался над всеми другими скульптурами. Чувствовалось, что Синаев работу эту любил, высоко ценил и окружал гордым вниманием.

      За открытым большим окном – парижский картинный закат.

      Гаснущее желтое небо и пламенный шар, медленно и неохотно спускающийся за высокие лиловые крыши соседних домов. Потом шар исчез. Все скульптуры покрылись легким сумраком и потеряли свои очертания.

      Порыв вечернего ветерка. Шевелятся занавески из прозрачной зеленой ткани. Запах каштанов, острый и сладкий, наполняет мастерскую.

      Мы сидим неподвижно, восхищаясь наступающими парижскими сумерками. Момент поэтический.

      – Какой великолепный вечер! – шепчу.

      – Скажите, – спрашивает Синаев, – кто это критиканствует в «Парижском вестнике»? Не знаете, что это за тип?

      – Знаю.

      – Фамилия его настоящая?

      Я назвал свою фамилию (Курганный – мой литературный псевдоним). Сумрак спрятал выражение его лица, но я почувствовал, что мое лицо сверлят два горящих изумленных глаза.

      – Вот как! А я СКАЧАТЬ