Литературный оверлок. Выпуск №1 / 2018. Иван Евсеенко (мл)

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ домой. Страшно было идти по тёмному коридору в другую комнату. А взрослые шумели и казалось, что своими решениями они могут изменить что-то, может быть даже саму природу вещей. Вдруг мы проснёмся завтра и вместо снега увидим землю?

      Дети ушли, и я осталась наедине с ним. Мы сели рядом с печкой. Я гладила его по голове, неуверенная в том, нужно ли это действие. Но я вкладывала в него всё своё тепло. Здесь, в темноте, сидя перед огнём с его головой на коленях, я чувствовала себя матерью, и не просто матерью, а частью той матери, которой была сама природа.

      – У меня был очень тяжёлый период, когда мама дала понять, что больше нельзя касаться её, получать её ласку. Я тогда почувствовал очень сильное отчуждение, и не только от неё – мне были неприятны прикосновения всех людей. Я был очень обижен. В детстве мама одним своим прикосновением могла вылечить любую боль, просто погладив меня. А тут зачем-то начала водить по каким-то врачам, причинявшим мне столько боли. Помню, как они брали кровь у меня из пальцев. Крови не было, и они протыкали каждый палец, пытаясь нацедить хоть сколько-нибудь. Мне кажется, из-за этого теперь кровь плохо приливает к моим рукам и они всё время холодные.

      Я проснулась ночью оттого, что мне не хватало воздуха. Я села на матрасе, и всё моё тело прорезала боль. Задыхаясь, я обувалась, и чувствовала на себе его внимательный взгляд. Я вышла на улицу. Каждое движение отдавалось болью во мне. Я испытывала страх. Отовсюду – лес, надо мной – созвездия, мы так далеко от цивилизации, и это страшно – оказаться наедине со своей болью и тишиной. «Однажды девочка шла по полю…» Я прикинула – сколько километров до больницы?

      Я зашла в дом и села перед печкой. Он гладил меня, и я чувствовала, что боль отступает.

      – Какое-то наваждение, – сказал он. – Не понимаю, отчего?

      – Мне кажется, больше нельзя медлить. Я сейчас чувствую, как может быть близка смерть. Пора делать всё то, чего мы боялись.

      Мне захотелось позвонить бабушке, маме, рассказать им о той боли, которую мы причиняли друг другу столько времени. Где они? Что с ними? О чём они хотели сказать мне, когда звонили днём?

      Утром, отведав ещё парёной тыквы, мы говорили о естестве.

      – Естество – то же, что и природа по определению Ожегова. Мы хотим жить естественно, по природе. Человеку ведь так мало, на самом деле, нужно. И всё, что нужно, уже даёт природа. Я не знаю, как мне объяснить им это. То, что навязывается в городах – совсем не нужно человеку. Он просто привыкает испытывать навязанную, извращённую потребность – в покупках, в вещах, торговых центрах. В новых формах одного и того же. Кто-то радуется куску испечённого своими руками хлеба, а кто-то пятому БМВ. Радость-то одна. И не надо изощряться, меняя машины каждый месяц.

      Под «ними» Оксана имела ввиду чиновников.

      – Ещё кое-что произошло, – сказала она, пряча полуулыбку в спускавшуюся с плеча косу, – но за столом, наверное, не буду об этом говорить.

СКАЧАТЬ