небылицы о каком-то настоятеле, построившем три церкви. О нём был наслышан и прежде, но симпатий к нему не питал, так как именно он некогда потеснил одного знакомого батюшку. Однако слышал и много хорошего. Будучи монахом, он не был женат, следовательно, слухи о брошенных им детях, ловко подхваченные моими коллегами, по меньшей мере несостоятельны. Тем более байки о якобы загадочном убийстве жены. И, конечно, не могло быть и речи о каких-то там трёх любовницах. Видимо, в умах моих коллег количество любовниц непременно зависело от количества построенных храмов. Наверное, я произнёс свои мысли вслух, отчего, вероятно, шеф вдруг вызвался нас познакомить. Однако я попробовал сам. Сосредоточившись, очутился в огромном офисе. На стенах были лики, притягивали взор позолоченные ларцы. В здании было пусто, повсюду пахло свежей краской и тем, чем пахнет в магазинах. Подойдя к продавщице, спросил, могу ли видеть настоятеля. Она посмотрела на моё грязное и потрёпанное пальто и вежливо попросила выйти. Я повторил свою просьбу, и она сказала, что настоятель на каком-то собрании. Тем временем, почувствовав, что стена за спиной приближается и словно услышав шаги великана, я понял, что, если тотчас не выйти, эти стены дрогнут под мощью моей стены. Но мне не хотелось уйти ни с чем, поэтому, опасаясь, что меня перестанут слышать, поспешил рассказать обо всём если не священнику, то хотя бы тому, кого видел. Слишком торопясь, принялся говорить сбивчиво. Звенящая тишина заглушала слова, и невольно я перешёл на крик. Женщина перепуганно всполошилась, достала какой-то пульт и нажала на кнопку. Послышалось что-то, похожее на сигнализацию, чего я не успел дослушать из-за звенящей в голове тишины. Тут же меня будто катапультировало, и я почувствовал, что покинул то место. Но пока мне было не до того. Я продолжал наблюдать за растревоженной женщиной, вдыхая запахи ремонта, который, по-видимому, совсем недавно был проведён в этом не то офисе, не то магазине. Сидя в своём кресле, я слышал, как женщина дрожащим голосом описывала охранникам мою внешность. По её описанию я выглядел бомжом из подворотни. Припомнив же о шагах за спиной, прислушался.
Звучала поющая тишина. До ограды идти и идти. Но я всё ещё сидел в кресле, спиной прижавшись к стене.
***
Стена вобрала в себя кресло. И некуда стало присесть, чтоб подумать. Думалось только о том, как идти, но и идти уже было бессмысленно – ограда пропала из видимости. Вслед за креслом исчезли из памяти дом и вместе с ним Зинаида. А от стены отвлекали лишь мысли о службе.
Некуда присесть – какое-то время это меня беспокоило, но не то чтобы сильно расстраивало. В конторе кресло всегда было занято, но, в сущности, было ли оно моим?
Отвлекло неотложное дело; работа – это всё, что осталось; не то, о чём думалось, но хоть что-то.
