«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники. Владимир Костицын

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ style="font-size:15px;">      Твоя жизнь проходила под знаком болезни. Ревматизмы принудили тебя оставить начавшуюся было работу на факультете общественных наук. Трамот был ликвидирован. Приходилось ожидать улучшения здоровья и общего улучшения для того, чтобы предпринять выполнение новой программы: мы решили, что с осени следующего, 1921 года ты начнешь биологическую подготовку на физико-математическом факультете. Я советовал тебе начать ее немедленно, самой, с тем, чтобы потом было легче выполнять учебный план, но из этого ничего не вышло: болезнь и семья не давали возможности заняться делом.

      Катя и Сережа продолжали рассматривать тебя как заместительницу матери. Ты и была для них матерью, как и для Ивана Григорьевича, который очень нуждался в уходе, заботе и ласке. Из Трамота он также ушел и даже на очень высокий пост: Красин, наркомвнешторг, предложил ему – по рекомендации старого боевика Валерьяна Ивановича Богомолова («Чёрта») – пост начальника управления внешней торговли.[360] Иван Григорьевич принялся за дело ревностно и честно, но ему было очень трудно понять, по всем его привычкам и опыту, политику внешней торговли: в каждом деле он рассматривал выгодность и только выгодность его в данный момент, не усматривая связи с промышленными перспективами советского государства. Иван Григорьевич понял трудность своего положения очень быстро, переговорил с Красиным и был назначен на более спокойную должность консультанта, где его работа и опыт были действительно полезны.[361]

      Мне кажется, что уже этой зимой мы получили предупреждение о состоянии твоего сердца, если не ошибаюсь – от профессора Димитрия Димитриевича Плетнева, которого я пригласил к тебе. В Москве он считался первым специалистом по этим болезням и гениальным как диагност. Мы с тобой выходили в театры, но не так часто, как в предыдущем году. Моя занятость стала подавляющей, и мне было очень трудно найти время, а иногда – и силы, чтобы пойти в театр. Ты выходила часто, но не со мной, а с Иваном Григорьевичем или со знакомыми.

      С тобой мы побывали в Камерном театре на «Принцессе Брамбилле» – драматической переделке рассказа Гофмана,[362] которого я всегда любил и люблю. Ты пошла на эту пьесу без особенной охоты. Очень хорошо помню, что спектакль открылся вводной лекцией Новицкого, который в вопросах искусства показал себя скорее идеалистом, чем марксистом. Он правильно указал, что в рассказе Гофмана речь идет о сущности искусства, но не понял идеалистического оттенка в трактовке Гофманом этого вопроса. После двадцати минут скуки занавес открылся, и начался сумбур. Если еще можно было понять первый акт, где Джильо Фава мелодекламирует и получает нагоняй и урок реализма, то потом начался круговорот лиц, масок, процессий, с переменами костюмов, делавшими действующих лиц неузнаваемыми. Если я, читавший – и не раз – Гофмана, не понимал, что делается на сцене, то для тебя этот хаос был утомителен и скучен. Радости нам этот спектакль не дал.

      В СКАЧАТЬ